Академия Высших: студенты

Трапная Марта

– Страшная у нас профессия, – сказал Мурасаки.

Сигма задумалась. Страшная? Да вроде нет. Она вроде бы никого не убила. Скорее, наоборот. Знает вон, как выглядит обезвоживание. Другой вопрос, от чего оно так быстро наступило у Мурасаки? Да еще ушло столько железа и электролитов. Что-то он там явно химичил со своим мозгом и сердцем. Да, здесь определенно что-то нечисто.

– Твоя очередь, – сказала Сигма. – Давай, рассказывай.

– Что? – не понял Мурасаки.

– Как что? – Сигма постаралась сделать так, чтобы ее голос звучал как можно более беззаботно. – Что

с тобой сделал Констанция Мауриция, пока мы были в ее кабинете?

– Я еще слишком слаб, – простонал Мурасаки. – Ты что, не видишь? Я почти в обмороке.

– Не вижу, – отрезала Сигма. – В обмороке ты говорил по слову в час.

Мурасаки снова взял в руки бутылку. Повертел между ладоней. Сделал несколько глотков. Потом поднял глаза на Сигму.

– Ты можешь пообещать, что никогда никому не расскажешь?

– Нет, – сказала Сигма. – Я же деструктор. Как я могу давать такие обещания? Ты сам бы дал?

Мурасаки улыбнулся.

– Конечно, нет.

Сигма развела руками.

– Вот видишь.

– Тогда пообещай, что три года никому из студентов, в том числе и новеньких, не расскажешь то, что от меня услышишь.

– Год.

Мурасаки засмеялся. Потом прикусил губу, и Сигма слишком поздно поняла, что это был смех, близкий к истерике. Она протянула руку и погладила его по голове.

– Ладно, потом расскажешь. Это не обязательно.

Мурасаки вздохнул, допил сок, а потом снова посмотрел на Сигму.

– Вообще, я лучше расскажу. На втором курсе я слишком глубоко влез в одну историю. Не в смысле попал в нехорошую компанию или сделал что-то предосудительное. Наверное, наоборот. Как у тебя с элементарным разложением. Я увлекся моделированием реальности и потерял контроль над ситуацией. Из режима наблюдателя вылетел в режим полного погружения. Связи оборвались, у меня не было сил их восстановить или создать заново. Чтобы меня вытащить, Констанции пришлось установить со мной ментальную связь.

– Констанция этим занималась лично? Ничего себе!

– Она считала, что это ее ошибка, ее зона ответственности как куратора, что я занимался без преподавателя, без контроля. В общем, она вытащила меня. Но связь оставила. Иногда она дергает за ниточки. И сегодня я попытался их порвать.

– И она тебя сделала.

– Как видишь, – вздохнул Мурасаки. – Мне кажется, она никогда меня не отпустит. Это слишком удобно. Ментальный контроль запрещен без весомых причин, и все они перечислены в наших правилах. Но если связь установлена, попробуй докажи, что там был контроль. Никто не докажет. Никто даже не думал, что это надо доказывать.

Сигма рассматривала Мурасаки. Интересно, зачем Констанции ментальный контроль над ним? Кто он вообще такой? Кем он был до того, как оказался в Академии? Тогда, на стене, он ничего не рассказал ей про себя. И непохоже, что расскажет. Нет, с Мурасаки явно связано что-то еще.

– Сколько ты провел в статусе полного погружения? – спросила Сигма.

– Дней пять, наверно. Если по нашему времени. По локальному наверно раза в два больше.

У Сигмы перехватило дыхание. Десять дней. Десять дней ты торчишь в мире, где у тебя нет

никаких возможностей. Мир, который ограничен рамками модели. Ты знаешь. И ничего не можешь сделать. И понимаешь, что не можешь вернуться. Ты понимаешь, что обречен. И что даже самоубийство тебе не поможет. По сути, ты и умереть там не можешь, только жить вечно.

– Я бы с ума сошла, – тихо сказала Сигма.

– Может, я и сошел, – легко улыбнулся Мурасаки и допил сок. – Давай я тебе деньги отдам за сок и груши, а?

– Жилетку мне верни, – проворчала Сигма, спрыгивая с парты и садясь рядом с Мурасаки. – Ты извини, пожалуйста, что я Кошмариции подсказала, как снять головную боль. Я же не знала, что это из-за тебя… из-за того, что ты пытался вырваться.

– А если бы знала? – с интересом спросил Мурасаки. – Не подсказала бы?

Сигма пожала плечами. Задумалась.

– Наверное, нет.

– Знаешь, на самом деле она ведь не такая кошмарная, как хочет казаться, – вдруг сказал Мурасаки. – Когда она меня тащила, ей пришлось открыться. Не так, чтобы очень. Слегка. Но у нее внутри совсем другая аура, чем снаружи. Не то, чтобы мне ее было жалко или что-то такое. Но она… – он задумался, подбирая слова. – Я чувствовал от нее почти нежность. Что-то очень теплое. Родное. Материнское.

– А как иначе она бы тебя вытащила, – хмыкнула Сигма. – Это могли быть и наведенные эмоции. Или, знаешь, кураторская программа, как говорит Бертран нашим конструкторам: «вы все мне как дети, это чувство я получил вместе с должностью куратора и не могу с ним ничего поделать».

Мурасаки грустно рассмеялся.

– Может, и так. Да все равно, как. Я не хочу быть к ней привязанным. Даже если она меня любит. Что очень вряд ли.

Сигма кивнула. Констанция не производит впечатление холодной женщины. Наоборот. Она кажется страстной и очень чувственной. Но эти страсти другого уровня. До них еще надо дорасти. Может быть, где-то в самом деле есть мужчина, которого она любит, и это точно не мальчишка-студент. Даже если за этим студентом бегают все девочки курса. И не одного.

– Она встречается с Бертраном, – вдруг сказал Мурасаки.

Сигма вздрогнула.

– Ты снова читаешь мои мысли?

– Я бы хотел сказать, что да. Но нет. А ты что, правда думала про Констанцию и ее мужчин? – вдруг хитро спросил Мурасаки. – Ничего себе у тебя мысли.

– Я думала о тебе, – огрызнулась Сигма. – У тебя нет шансов с Констанцией, даже если бы на тебе были самые прекрасные трусы в мире.

Мурасаки фыркнул.

– Да обычные на мне трусы. Черные. Модель боксеры. Мужские, если что.

– Я рада. И за твои трусы, и за тебя, и за Бертрана тоже. Хотя он какой-то… – Сигма представила вместе Констанцию Маурицию и Бертрана. Нет, они не представлялись, как пара. Бертран был как тесто для пирожков, мягкое, пышное, сладкое, но Констанция не годилась на роль начинки. Она была как коктейль. Или абсент. Никто не делает пирожки с абсентом. – Я думаю, если они встречаются, то это деловые встречи.

– В ресторане?

– Знаешь, ты мне тоже говорил, что у тебя дела в городе, а сам играл в покер.