Академия Высших: студенты
Шрифт:
– Не думала об этом, – улыбнулась Атаранта. – Но я повторю твои слова. Хорошая идея.
– А если бы ты сейчас выбирала кем быть, кем бы ты стала?
Женщина остановилась и долго смотрела в пространство тяжелым, отсутствующим взглядом. Сигма уже испугалась, что своим вопросом влезла на запретную территорию, и сейчас разрушила все, над чем так долго работали врачи. И может быть, пора уже кого-то из них звать на помощь? Но Атаранта вдруг очнулась.
– Я бы хотела быть человеком, у которого много власти.
– Что? – Сигма не верила своим ушам.
Женщина пожала плечами и улыбнулась.
– Да, я бы хотела быть кем-то
Сигма грустно смотрела на женщину. Вот, значит, что она чувствует, сидя здесь, в этом закрытом пансионате, наедине со своими мыслями. Ничтожность. Одиночество. Ограниченность. Бессилие. Невозможность ничего сделать по своей воле. Ненужность и никчемность. Несвободу.
Сигма вдруг порывисто обняла женщину – крепко, как давным-давно в детстве обнимала маму.
– Ты сможешь, – прошептала Сигма. – Я уверена, ты сможешь.
– Спасибо, что пытаешься меня поддержать, детка. Но не надо мне врать, – женщина отстранилась, и Сигме стало неловко.
Они гуляли в молчании и Сигма не могла набраться сил заговорить с Атарантой снова. И только когда время визита истекло, Сигма сказала, что завтра они увидятся в последний раз.
– Каникулы закончились, и мне пора возвращаться в Академию, – сказала Сигма.
– Не надо, детка, не приезжай, – сказала женщина. – Ты уже и так много для меня сделала. Отдохни один денек. Мы уже сказали друг другу все, что могли. А сегодня чуть не поссорились. Не надо.
Сигма кивнула и ушла.
И только выйдя за ворота пансионата, она вдруг поняла, что было не так. Запах. Когда она обняла эту женщину, она почувствовала ее запах. И этот запах был чужим, абсолютно незнакомым. Она никогда его не слышала раньше. Можно забыть голос и внешность. Но запах забыть нельзя. Да и сам человек… даже если он теряет память, теряет привычки, теряет жесты и манеру ехидно улыбаться, или удивленно поднимать бровь, в конце каждого вопроса, будто одной интонации недостаточно – он не теряет тело, обмен веществ, вот это все, из-за чего каждый человек пахнет так, как никто другой. Эту женщину Сигма никогда раньше не встречала. Абсолютно точно. Никогда!
Глава 34. Юный и влюбленный
За месяц Мурасаки придумал как минимум два десятка способов незаметно добраться из Академии до своего коттеджа, но ни один из них не сработал. Каждый раз кто-нибудь да догонял его по дороге. Если очень везло, то в десяти минутах ходьбы до ворот студгородка. Если не очень – то раньше.
На этот раз Альфа окликнула его примерно на половине пути. Вынырнула буквально из ниоткуда, взяла под локоть и уверенно зашагала рядом.
– А что ты тут делаешь, Мурасаки? – удивилась Альфа
– А ты?
– Стояла, тебя караулила, – рассмеялась Альфа. – Думала, вдруг мне улыбнется судьба, и я встречу самого красивого парня Академии в полном одиночестве. Ты же теперь практически никогда не бываешь один.
Мурасаки искоса посмотрел на девушку. А ведь и правда – все как будто сговорились никогда не оставлять его одного. Даже раньше ему и то чаще удавалось побыть наедине с собой, чем сейчас. Хотя раньше он и сам часто предпочитал компанию уединенным прогулкам. Но то, что раньше радовало, теперь утомляло. Да и вряд ли девушки хотели составить ему компанию, потому что переживали за его душевное равновесие. Скорее, надеялись
– Слушай, а чем ты занимаешься сегодня вечером? – невинно спросила Альфа. – Ну, кроме того, что страдаешь, конечно? Может, пострадаем вместе? Я отлично умею выжимать мокрые от слез носовые платки. И еще у меня очень красивый голос, если тебе надо поплакать в унисон.
– Не смешно, – проворчал Мурасаки.
– Ты совсем разучился смеяться, Мурасаки, – сказала Альфа. – В самом деле, нельзя же так!
– А почему нельзя? – серьезно спросил Мурасаки.
Он выучил, что второкурсницы пока еще теряются от неудобных вопросов и подолгу молчат. То ли обдумывают, как бы ответить поумнее, то ли и в самом деле не ожидают, что с ними будут говорить о серьезных вещах. Так или иначе – это было хорошо. Можно было вывернуть наизнанку их болтовню, огорошить вопросом и получить взамен пару минут молчания. Если очень повезет – то минут десять. Конечно, это не слишком правильно по отношению к девочкам, но почему они думают, что правильно постоянно лезть к нему с разговорами, искать его общества, даже когда он изо всех сил дает понять, что ему никто не нужен. Что в нем такого? Что они видят в нем, кроме красивой улыбки и обаяния? Знают ли они о нем что-нибудь еще, кроме того, что он носит черный с фиолетовым, умеет заразительно смеяться и способен превратить в веселую шутку любое событие, включая его отсутствие? Нет, он сам виноват, конечно. Купался во всеобщем внимании и любви. Черпал в нем силу. Заполнял им свое одиночество – одиночество последнего человека из своей Вселенной. Но как оказалось, можно было обойтись и без этого – достаточно любви того, кого любишь, чтобы эта дыра внутри пропала.
– Я думаю, если ты будешь продолжать в том же духе, – наконец осторожно заговорила Альфа, – ты озлобишься. Забудешь о другой стороне жизни. И себя, какой ты есть на самом деле. Мрачность – это не твое.
– Я же деструктор, ты не забыла? – ехидно спросил Мурасаки. – Я не обязан быть добрым и светлым. Нам, разрушителям, куда больше подходит мрачность.
– Ты всегда был как солнце, и этот свет никуда не делся. Ты просто давишь его в себе! – горячо воскликнула Альфа. – И рано или поздно он сожжет тебя изнутри!
– А если он погас, этот свет?
Альфа фыркнула.
– Да брось ты! Ты был таким до Сигмы. Она не была твоим светом!
– Откуда ты знаешь? – резко спросил Мурасаки.
Альфа пожала плечами, отбросив локоны на плечо изящным жестом – слишком красивым для нее, чтобы быть естественным.
– Ты с ней общался всего три месяца, Мурасаки. Как можно за такое короткое время так привязаться к человеку? Три года до этого ты сиял и без нее. Год назад ты не обращал на нее никакого внимания. И тут вдруг раз – и оказывается, что она чуть ли не любовь всей твоей жизни. Да не смеши меня! Так не бывает!
– А что, ты знаешь, как бывает? – с насмешкой спросил Мурасаки. – Есть какой-то обязательный набор требований, чтобы человек стал любовью всей жизни? Какие-то нормативы? Три месяца мало, надо три года, чтобы это понять? Или сколько?
– А, так ты все-таки ее любишь!
Мурасаки закатил глаза.
– Слушай, Аля, я никогда этого не скрывал с тех пор, как сам понял. Но углубляться в обсуждение своих чувств к тем, кого здесь нет, я не собираюсь.
Они вошли в Западные ворота студенческого городка и потерпеть общество Альфы оставалось всего пару минут.