Акционерное общество женщин
Шрифт:
– Этот страх идет не от природы, которая всем, не только женщинам, ставит жизненные рубежи. Он идет, как ты сама сказала, от внутреннего ощущения ущербности из-за утраты свежести. У женщины, как и у осетрины, может быть только одна свежесть – «первая, она же последняя», как мы знаем. Правила, которые веками выстраивали мужчины, свели женщину до уровня осетрины.
– Кать, ко мне возвращается свобода и воля. Свобода более полная, чем до болезни, и даже более полная, чем в молодости. Свобода от оценок общества, устроенного так, что ценится прежде всего женщина, без климакса, с сиськами, а главное – с писькой. Свобода от желания нравиться мужчинам, от оценок, которые они нам ставят за красоту, технику, художественность
– Ага. Чтобы тебя опять не занесло в умствования, хочу заметить, что женщины всю жизнь ругают мужчин, причем с возрастом – все больше. За что – уже годами говорим: «Вот за это мы и не любим кошек». А истина в том, что мы просто не умеем их готовить.
– Прелестно! Пошли спать. Завтра прилетят Алена, Кыса и Ирина Степанова. Не знаю, как вы собираетесь строить это пенсионно-страховое общество «За Гранью», но обязуюсь служить вам Музой. Вы с Аленой правы: человек уже «безразличен к слову но к делу лишь относится всерьез». Кто бы мог подумать, что так все обернется? А про кошек – это просто последний штрих. Научить женщин готовить кошек, м-мм-мм… Кто ж против этого устоит?
Глава 5
«Ты просто не умеешь их готовить…»
Пусть же сердце терпеливое
Позабудет и простит
Все, что дурочка красивая,
Не задумавшись, творит!
Сколь многих женщин делает несчастными присутствие в их доме домашних животных, спутников жизни. Быстро забываются усилия, потраченные на их поиск и отбор во имя радости, коей представлялись обладание ими, игра с ними, возня в постели. Быстро сменяется эта радость досадой и раздражением: надо кормить, подтирать, чинить, что они попортили. Пропадает желание заниматься их умелой и терпеливой дрессировкой, дающей женщине чувство добродетельной власти и наполняющей сердца любимцев верностью и гордостью служения достойным хозяйкам.
Мужчина – существо тонкое, требующее умения и понимания в обращении. «Играть на мне нельзя», – сказал Гамлет, однако не взявшие ни одного урока, не сыгравшие ни одной гаммы ни на одном инструменте женщины терзают мужчин, удивляясь, почему те исторгают лишь омерзительные звуки.
Далеко не все мужчины даже в умелых руках могут стать флейтой. Но домашними животными, испытывающими радость и благодарность от доброго обращения с ними, они же не перестают быть! Безмозглые, безрукие и несчастные женщины называют домашних животных козлами, или боровами, собаками, а также обобщенно: «скотина». «Вот за это я не люблю кошек», – говорят они друг другу, повествуя о несчастьях и зле, причиняемых им мужчинами, но забывая о том, что «ты просто не умеешь их готовить».
Барышни предвкушали свое триумфальное появление в Москве. В Мерано они приобрели лоск, ощущение спокойной неги, ощущение себя как подарка, который не то что подарить, а даже показать – и то великое благодеяние. Самое правильное состояние, чтобы подумать, наконец, и о кошках. Страховое общество вернет женщинам не только свободу и радость бытия, но и любовь к дрессировке домашних животных. Значит, оно поможет и мужчинам. Те слабее женщин, впадают в панику от пустяков. Комплексы и фантомы у них не от климакса, а с рождения. Они столько энергии тратят на самоутверждение, всегда за счет других, что силы
Шесть лет Костя лепил Настю, как Пигмалион, убив массу сил, времени и денег. А шалава Настя с каждым годом становилась все менее кроткой, хотя именно своей юной кротостью поначалу пленила Костю, уставшего от твердой жизненной позиции Кысы. Кротость сменялась требовательностью: новых глянцев, квартир, интересных раутов и поездок. Галатея ожила, и ее витальность оказалась утомительной.
Костя не устоял перед появлением юной «маши-даши», понимая, как неприглядно это выглядит со стороны: Настя в ее двадцать девять старовата, ему семнадцатилетнюю модель подавай. Кому мог он объяснить, что не молодое тело он жаждал, а кротости, отсутствия мнений, с которыми нужно считаться? Ему требовалось что-то теплое и молчаливое, дарующее покой и забвение мужских битв. Но даже счастливые пока часы с «машей-дашей» отравлялись мыслью, что заматереет и она, и дело не в том, что загрубеют пяточки, а совсем в ином… И что тогда делать?
Зато Андрей – один из Катькиных приятелей – смотрел на своих ровесников, погрязших в суетном обмене старого товара на новый, с жалостью. Давно пройдя понятия «любовь», «страсть», возможно, даже «нежность», он и его жена Татьяна, красавица и умница, которую он встретил в университете на теннисном корте, просто проросли друг в друга.
В восьмидесятых они радовались панельной трешке, которую удалось получить не у Кольцевой, а на Юго-Западе, прибавке к зарплате на тридцатку, талонам на австрийские сапоги.
В девяностых Андрей перешел в банк, в начале нулевых стал вице-президентом другого, они переехали в тихий центр, купили дачу на Рублевке, Таня бросила работу. Несколько лет ее спасали корпоративы, московские и выездные, куда Андрею по протоколу полагалось появляться с супругой. Тане нравилось быть своей в лучшем обществе, к ней относились хорошо, поскольку была она неглупа, не несла обычную для жен чванливую чушь о том, как плохо кормят в таком-то мишленовском ресторане или как нелепо была одета жена такого-то на последнем приеме там-то и там-то…
Еще несколько лет Таня радовалась тому, что Андрей был мужиком широким, не умерял ее проснувшийся аппетит к дорогим тряпкам, более того, поощрял его, считая, что покупать жене самое-самое – лучшее приложение денег, достающихся ему таким трудом. Ее радовали семь пальто, три шубы, бесчисленное количество курточек от Dior, Balenciaga, Brioni… Она одевалась то в бледно-голубой костюм от Chanel как консервативная леди, то неожиданно – для собственного пятидесятилетия – купила молодежный костюм Moschino, с красными пластмассовыми пуговицами и таким же поясом. Но с каждым годом ей все труднее было управляться с хозяйством, с мужем и с разъедавшей душу скукой.
Когда же образовалась та самая пустота, Таня, несмотря на свой ум, оказалась способной лишь на поиск врага, который, конечно, был где-то рядом, под рукой, ибо все, находящееся дальше руки, различала она уже не без труда.
Мешало не столько ухудшавшееся с годами зрение, сколько растущая умственная и душевная лень, порождавшая с каждым днем все большую усталость. Усталость больше всего и удивляла Таню: ведь кто-то должен быть виноват в том, что у нее нет сил ни на что. И враг был найден, и это оказался ее собственный муж. Тот выпил из нее всю кровь, а необходимость непрерывного утомительного контроля над ним лишала остатков сил.