Акция в Страсбурге
Шрифт:
— Да, бывший штурмбаннфюрер.
Шовель дернулся:
— Бог ты мой! Эсэсовец?
— Ну как вам сказать… Он не служил в гестапо. Альтермайер был агентом абвера в войсках СС. После войны союзная комиссия объявила его «чистым».
— Спасибо хоть за это… Посвящение в искусство шпионажа было захватывающим. С чем бы это сравнить?.. Пожалуй, с разработкой учеными военной техники. Несмотря на все соображения морали, они ведь получают истинное наслаждение, глядя на свои красивые игрушки. Старик к тому же оказался прирожденным педагогом.
— Удачная команда. Чему он вас учил?
— Главное — методу мышления. Разведчик, повторял он, должен ощущать свое превосходство. Тренируй свою волю и тело. Привыкай к лишениям. Настоящая твердость заключается в отсутствии жалости к себе. В нем жил неистребимый прусский дух.
— Ничего удивительного. Человек, как и народ, компенсирует поражения гордостью за былое. Сколько лет наполеоновская легенда помогала Франции зализывать раны и обретать веру в себя? Хотя Европа натерпелась от Наполеона предостаточно.
— Наполеон не додумался до концлагерей.
— Нет, — улыбнулся Норкотт. — Это наше изобретение времен бурской войны.
— Все же ваши лагеря в Трансваале не были Дахау.
— Вы знакомы с Дахау?
— Я был тогда ребенком.
— А мне довелось отдыхать в Маутхаузене, потом в Хайнцерте. Вам говорит что-нибудь это название?
— Хайнцерт? Нет.
— Там творились такие ужасы, что само гестапо называло его «лагерь-призрак». В сорок четвертом они стерли его с лица земля, не оставив ни могил, ни пепла.
— А как же вы?
— Незадолго до того абверу потребовалось допросить меня еще раз. Приказ доставил в лагерь один лейтенант, причем по собственной инициативе. Его фамилия была Фрош. Вопросы есть?
— Вы знали Фроша до войны?
— Нет… Но он понимал, что война кончается и такой человек, как я, очень скоро может пригодиться…
Они медленно шли назад к машине. Шовель был опустошен долгой исповедью, во рту пересохло. Они сели в настывший «мерседес».
— Я благодарен вам за откровенность, Ален, — сказал англичанин. — Не зовите меня Уиндемом, это имя можно переваривать только по ту сторону Ла-Манша. Как пудинг. Норкотт — вполне достаточно…
Выиграл, мелькнуло у Шовеля. Только что!
— В общем, ваша проблема достаточно банальна. Она есть прямое порождение нашей цивилизации. Нас ведь учат, что свобода, которую мы имеем, — высшее благо, и одновременно обставляют эту свободу таким количеством моральных, социальных, религиозных, кастовых запретов, что от свободы не остается во рту даже вкуса.
— Я не улавливаю связи…
— Разве? Вы отрицаете свой удел и одновременно завинчиваете болты на гаротте вокруг шеи. Стремитесь взлететь — и вязнете в трясине… Но я помогу вам! Моего влияния на Хеннеке достаточно, чтобы восстановить статус-кво: вы вернетесь в Париж и будете продолжать заниматься своим делом, как прежде Или второй вариант: я еду с вами в Страсбург и помогу вам стать свободным человеком.
— Когда
Шовель с ужасом почувствовал, что голова совершенно пуста.
— Сейчас. Чем дольше вы будете думать, тем труднее вам будет выбрать.
Это была правда!.. Неужели нет компромисса?.. Левен. Его участь решена так или иначе — со мной или без меня…
— Я согласен.
— Предупреждаю, от вас потребуется больше, нежели военная дисциплина. Полное подчинение послушника своему наставнику.
— Согласен. С одним условием: не причинять вреда этой женщине. Лилиане.
— Даю слово…
Норкотт вытащил из плаща ручку с вмонтированным фонариком, а из перчаточного отделения прекрасно выполненную дорожную карту.
— Первая заповедь Клаузевица: тылы Я обоснуюсь в Базеле. Прикрытие: сбор материалов для статьи о Международном валютном фонде. Звоните мне в «Гранд-отель», номер 24–45–00. В Страсбург я буду ездить по очереди Кольмарским шоссе и автобаном по немецкой стороне. Ммм… сто двадцать восемь километров по одному, сто сорок шесть по второму: два часа максимум. Где вы останавливались в Страсбурге в первый приезд?
— «Мэзон-Руж» на площади Клебер.
— Прекрасно. Но нужна вторая база не так на виду. Возможно, потребуется выписать специалистов. Поручите резиденту Организации… как там его?
— Зибель. Николя Зибель.
— Ничего?
— Деловой человек Родился в Страсбурге, француз, пятьдесят четыре года. Очень вульгарен.
— Так. Поручите ему подыскать меблированную квартиру. В столице Европейского совета полно иностранцев, они не должны вызывать подозрений. Зибелю обо мне скажете, что я — Брауэр, заказчик Организации. Визуальный контакт послезавтра, в девятнадцать часов в пивной «Оботт». Знаете, где это?
— Да.
— Через десять минут после того, как заметите меня, уходите. Я выйду следом. Все.
Норкотт сложил карту, на мгновение задержавшись на слове «Германия».
— Неистовая энергия! Со времен Фридриха II произвести такую плеяду коронованных гангстеров. Иногда я думаю, не от слова ли «мания» идет название…
Мотор мощно зарокотал на низкой ноте.
— Выйдите возле магазина ковров. В «Цеппелин» возвращаемся порознь. Если встретимся случайно в коридоре — мы незнакомы.
— Естественно.
Мысли Шовеля бродили вокруг вещей земных: возле вокзала должно работать кафе — франкфуртские сосиски с горчицей, ржаной хлеб, пиво…
— Я бесконечно признателен вам, Норкотт.
— Никаких благодарностей. Это противоречит пакту.
Пакт! У этих англичан подчас такая любовь к выспренности…
— Ну вот и логово, — сказал Шовель. — У каждого жильца свой ключ от подъезда. Консьержка живет во дворе. Квартира на третьем.
— Как вы ее сняли?
— Позвонил в агентство, представился вымышленным именем — инженер, ищу работу в городе. Старая хозяйка живет на втором, на четвертом — профессор-лингвист, снимает квартиру уже двадцать лет.