Актея. Последние римляне
Шрифт:
— Достоинство римлянина становится тяжестью.
— Гражданские обязанности никогда не были особенно приятными, но, однако, наши предки исполняли их охотно.
— Коль скоро ты этого особенно желаешь, то я принимаю с благодарностью твое предложение. Завтра перед заходом солнца будь готов в дорогу.
— Я не задержу твоего отъезда.
— Возьми с собой полный кошелек, потому что нам придется, может быть, поехать в Виенну, а при цезарском дворе не разговаривают с людьми, которые приезжают с пустыми руками. И я тоже
Они приближались уже к дворцу Квинтилиев.
Заспанный глашатай взял у Кая Юлия тогу и зажег восковую свечу, чтобы проводить его до спальни. Но на пороге залы и господин и слуга остановились в изумлении. Сквозь занавеску, висящую на двери кабинета, куда, кроме хозяина, не позволялось никому входить, пробивалась полоса света. Кто-то, видимо, воспользовался отсутствием Кая Юлия и пробрался в музей римских древностей. Кай Юлий при мысли, что незваная рука коснется этих любимых сокровищ, покраснел от гнева. Тихо, на пальцах, чтобы не спугнуть дерзкого вора, он подошел к занавеске и быстро отдернул ее. Но зрелище, представившееся его глазам, погасило в них огонь гнева и вызвало добродушную улыбку.
У стола, положив голову на книгу, спала Порция, видимо, утомленная чтением. Пред ней лежала большая кукла, а у ее ног, свернувшись в клубок, спала Лидия. Британская собака подняла лохматую голову, но при виде хозяина только замахала хвостом.
Кай Юлий подошел к сестре, наклонился и поцеловал ее в шею.
— Порция! — позвал он ее мягким голосом.
Девушка проснулась и уставилась на него бессознательным взглядом. Но, узнав брата, она весело рассмеялась.
— А мне приснилось, что подожгли храм Юпитера Капитолийского, — сказала она, хватая брата за руку. — Правда, какой ужасный сон?..
— В голове моей сестренки бродят печальные мысли, — отвечал Кай, — если ей снятся такие страшные сны. С какого это времени дети не спят по ночам? Я вижу, что раньше времени освободил тебя от надзора няньки.
— Я уже не ребенок, нет… нет… Ты увидишь, что я сумею быть римлянкой… А ты все еще смеешься… Ты злой...
Кай Юлий действительно улыбался. Он привык видеть в сестре избалованного, любимого ребенка, с которым никогда не разговаривал о важных делах.
— Ты сумеешь быть римлянкой? — спросил он, присматриваясь к Порции.
— А кем же мне быть? — воскликнула девушка. — Могу ли я быть гречанкой, германкой, сириянкой? О! Как мне больно от твоей недоверчивой улыбки…
Она закрыла лицо и начала всхлипывать.
— Порция! Дитя мое, сестренка милая! — заговорил нежно Кай, обнимая сестру. — Ты знаешь, что я не хотел бы огорчить тебя… Ты меня пугаешь…
— Так почему же ты не хочешь верить, что я сумею быть римлянкой?..
— Ну, верю, верю, верю… Только не плачь…
— Веришь?.. Правда?..
— Утри слезы, и я тотчас же поверю.
— И никогда больше уж не будешь называть меня ребенком?
— Если это доставит
— Сейчас же и матроной… Нет, так я не хочу…
— Я сделаю все, что только ты хочешь… Только успокойся и улыбнись весело.
Порция уже успокоилась. С легкостью живого характера, который быстро переходит из одного настроения в другое, она отерла слезы и обратила к брату улыбающееся лицо.
— Ну, а теперь скажи мне, — сказал он, — откуда тебе пришли в голову такие серьезные мысли.
Порция указала рукой на открытую книгу. Это были «Анналы» Тацита.
— Фауста Авзония говорила мне, что великий Тацит научит меня мыслить и чувствовать по-римски. Учиться думать и чувствовать по-римски мне не нужно — в моих жилах так же, как и в твоих, течет кровь Юлиев, но я у Тацита открыла источник нашего упадка. Теперь я знаю, что мы страдаем за ошибки наших отцов, которые общественное благо принесли в жертву своим личным делам.
Она замолчала, прислонившись головой к подлокотнику кресла.
Кай Юлий с изумлением слушал слова сестры. В первый раз она заговорила с ним серьезно, и то, о чем она говорила, прочувствовала так глубоко, что голос ее задрожал от неподдельной печали. И эту же печаль излучали ее широко открытые, блестящие глаза.
Порция взяла его правую руку обеими своими руками и сказала с сердечной теплотой:
— С этого времени ты будешь делиться со мной своими заботами римлянина, будешь доверять мне и не пренебрежешь советом сестры, которая так же любит народных богов, как ты, Флавиан, Симмах и Фауста Авзония.
— И как Констанций Галерий, — прибавил Кай.
Порция молчала, опустив глаза вниз.
— Констанций со мной вместе едет сегодня к Арбогасту, — сказал Кай, — хотя ему нет никакой надобности подвергать себя неприятностям дальней дороги. Делает он это из дружбы ко мне и тебе.
— Он всегда был расположен к тебе, — прошептала, задумавшись, Порция.
— И к тебе, Порция. Его расположение заслуживает твою любовь.
Порция провела рукой по глазам.
— И Констанция, и тебя, и меня теперь ждут дела более важные, — уклончиво ответила она. — Кай, если ты меня любишь, возьми меня с собой в аллеманские леса, чтобы я могла заботиться о твоем слабом здоровье.
— Когда гражданские обязанности отзывают мужчин от домашнего огня, его должны стеречь женщины. Ты останешься в Риме. На время своего отсутствия я возлагаю на тебя управление домом и убежден, что ты уже перестала быть ребенком.
Порция посмотрела на брата благодарным взглядом.
— Когда ты вернешься, то застанешь дом в том же порядке, в каком его оставил, — ответила она.
VII
В городе Комо, лежащем на севере от Медиолана, христианская община выбирала нового епископа.