Актея
Шрифт:
– Ты знаешь Спора?
– Это мой брат, – пролепетала девушка.
– И где он сейчас?
– Он остался в Коринфе.
В это мгновение дверь отворилась и вошел Луций.
Актея, все еще державшая Сабину за обе руки, ощутила, как по телу рабыни прошла ледяная дрожь. Луций окинул эту странную сцену проницательным взглядом своих голубых глаз и после минутного молчания сказал:
– Возлюбленная Актея, не хочешь ли встретить наступающий рассвет и подышать чистым утренним воздухом?
В этом голосе, таком, казалось бы, мягком и спокойном, ощущалось что-то резкое, и если можно так сказать, металлическое; Актея впервые обратила на это внимание, и смутное чувство, похожее на страх, так глубоко проникло в ее душу, что вопрос показался ей приказом, и, вместо того чтобы ответить, она повиновалась. Но у нее не хватило сил исполнить желаемое, она пошатнулась и упала бы, если бы Луций не бросился к ней и не подхватил ее. Она почувствовала, как возлюбленный уносит ее так легко, как орел нес бы голубку, и, вся дрожа от безотчетного страха, причины которого не могла понять, позволила нести себя – безмолвно, закрыв глаза, словно этот путь вел к пропасти.
Оказавшись на палубе корабля, она почувствовала прилив сил: настолько чистым и благоуханным было дуновение бриза, и к тому же она больше не была на руках у Луция. Собравшись с духом, она открыла глаза и увидела, что находится на кормовом возвышении, лежит в гамаке, сплетенном из золотых нитей и привязанном одним концом к мачте, а другим – к маленькой резной колонке, будто нарочно поставленной для этого. Рядом с нею, прислонившись спиной к мачте, стоял Луций.
Ночью корабль с попутным ветром вышел из Коринфского залива и, обогнув Элидский мыс, [124] прошел между Закинфом и Кефалленией; [125] солнце, казалось, вставало позади этих двух островов, и его первые лучи освещали зубцы гор, разделявших их надвое, в то время как с западной стороны горы еще тонули во мраке. Актея не имела никакого представления, где она находилась,
124
Элидский мыс – крайняя западная точка Пелопоннеса.
125
Закинф и Кефалления – острова у выхода из Коринфского залива в Ионическое море.
– Это еще Греция?
– Да, – ответил Луций, – и это благоухание, долетающее до нас как прощальный привет, – аромат розовых садов Самы и померанцевых рощ Закинфа: для этих близнецов не существует зимы, и они раскрываются под солнцем, словно две корзины с цветами. Желает ли моя милая Актея, чтобы я построил ей по дворцу на каждом из этих островов?
– Луций, – ответила Актея, – порой ты пугаешь меня, давая такие обещания, что их смог бы выполнить только бессмертный бог. Кто ты такой и что ты скрываешь от меня? Быть может, ты сам Юпитер Громовержец? Тогда, наверно, ты боишься показаться мне во всем божественном величии, чтобы твоя молния не испепелила меня, как случилось с Семелой. [126]
126
Семела, финикийская царевна, возлюбленная Зевса, мать Диониса, встречалась со своим божественным любовником лишь под покровом ночи. Ревнивая Гера внушила Семеле мысль попросить Зевса явиться ей в подлинном виде. Тот предстал перед Семелой в пламени молний и испепелил ее. Родившегося при этом недоношенного шестимесячного младенца Зевс выхватил из пламени и зашил себе в бедро, откуда и родился Дионис.
– Ты заблуждаешься, – с улыбкой ответил Луций, – я всего лишь бедный певец: дядя оставил мне все свое состояние с условием, что я буду носить его имя. Единственное мое могущество, Актея, это сила моей любви; но я чувствую, что ее мне хватило бы на двенадцать подвигов Геркулеса.
– Значит, ты любишь меня? – спросила девушка.
– Да, душа моя! – ответил Луций.
Римлянин произнес эти слова с такой пылкостью и такой искренностью, что его возлюбленная воздела руки к небесам, как бы желая поблагодарить их за свое счастье: в эту минуту она забыла обо всем, сожаления и угрызения совести изгладились в ее душе, подобно тому, как скрылась из глаз ее родина, исчезавшая за горизонтом.
Так они плыли шесть дней по синему морю, под синим небом. На седьмой день показались Локры, [127] – город, построенный воинами Аякса. Затем, обогнув мыс Геркулеса, они вошли в Сицилийский пролив; слева от них осталась Мессина [128] прежде называвшаяся Занкла, с гаванью, изогнутой словно серп, а справа – Регий, [129] у которого тиран Дионисий потребовал себе жену и который предложил ему дочь палача. Затем, бесстрашно проплыв между бурлящей Харибдой и лающей Сциллой, [130] они простились с волнами Ионического моря и вошли в Тирренское, освещаемое вулканом Стронгилы, вечным маяком средиземноморских просторов. Так они плыли еще пять дней, то под парусом, то на веслах, и перед ними вставали сначала Элея: возле нее еще можно было разглядеть развалины гробницы Палинура, [131] затем – Пестум, [132] с его тремя храмами, Капрея с ее двенадцатью дворцами. И вот, наконец, они вошли в великолепный залив; в глубине его возвышался Неаполис [133] прекрасный сын Греции, вольноотпущенник Рима, беспечно расположившийся у подножия дымящегося Везувия: справа от него находились Геркуланум, Помпеи и Стабия – двадцать лет спустя им предстояло исчезнуть в лавовой могиле; [134] слева были Путеолы, [135] с их огромным портом, Байи, так страшившие Проперция [136] и Бавлы [137] – их вскоре должно было сделать знаменитыми матереубийство Нерона.
127
Локры – город на юге Италии, на побережье Ионического моря; был основан не ранее VII в. до н. э. выходцами из Локриды в Средней Греции; легендарным царем Локриды был участник Троянской войны (по преданиям, живший где-то за полтысячелетия до основания Локр) Аякс Оилид.
128
Мессина – город в Сицилии на берегу Мессинского пролива, отделяющего остров от материка. Первоначально носил название Занкла, но в первой половине V в. до н. э. тиран (единоличный правитель) города Регий Анаксилай захватил Занклу и заселил ее новыми жителями, назвав Мессеной (римляне переделали название в Мессану).
129
Регий (соврем. Реджо-ди-Калабрия) – город на итальянском берегу Мессинского пролива. В 387 г. до н. э. его взял и разрушил создатель мощного государства на большей части Сицилии и в некоторых областях Южной Италии Дионисий I (или Старший; ок. 422–367 до н. э.), захвативший в 406 г. до н. э. власть в крупнейшем городе Сицилии – Сиракузах. Официально Дионисий именовался стратегом-автократом (т. е. военачальником-самодержцем).
130
Харибда и Сцилла находились на берегах узкого пролива, не локализованного древними, но начиная с XIX в. отождествлявшегося учеными с Мессинским проливом.
131
Палинур – кормчий Энея; был низвергнут с корабля в море и выброшен волнами к гавани греческого поселения Элея (рим. Велия; соврем. Кастеллам-маре ди Велия) в Кампании, к северо-западу от мыса Палинур («Энеида», V, 840–870; VI, 327–383).
132
Пестум (гр. Посидония) – город на берегу Салернского залива, к югу от Неаполя.
133
Неаполис (букв. гр. Новый город) – имеется в виду Неаполь.
134
Геркуланум, Помпеи и Стабия – города близ Неаполя, погибшие при извержении Везувия в 79 г. н. э.
135
Путеолы (соврем. Пуццоли) – приморский город в Кампании, вблизи Неаполя, к западу от него; прежде греческая колония Дикеархия; значительный торговый порт древности – с искусственной гаванью, позволявшей принимать большие грузовые корабли.
136
Секст Проперций (ок. 50–15 до н. э.) – римский поэт, автор элегий, в которых он воспевал древний золотой век с его простотой и чистотой нравов и предрекал будущую гибель Рима от богатства. Дюма, видимо, намекает на строчки Проперция, где поэт говорит о возможности измены его возлюбленной – Коринфии, отдыхающей без него на модном курорте: «Но ведь на Байях всякий соперник страшит» (Элегии, I, 11, 18. – Перевод Л. Остроумова).
137
Бавлы – селение на берегу Путеоланского залива, между Байями и Мизенами; там располагался императорский дворец.
Как только Луций увидел город, он приказал сменить белые паруса своей биремы на пурпурные и украсить мачту веткой лавра; очевидно, это был условный сигнал, возвещавший о победе, потому что, едва укрепили ветку, на берегу возникло оживленное движение – народ устремился навстречу олимпийскому кораблю, вошедшему в гавань под звуки музыки, пение матросов и рукоплескания толпы. Луция ждала колесница, запряженная четверкой белых коней. В пурпурной тоге, накинутой поверх синей, расшитой золотыми звездами хламиды, он поднялся на колесницу; на голову он надел олимпийский венок из оливковых ветвей, а в руке держал пифийский венок из лавра. [138] В городской стене был сделан пролом, и победитель игр вошел в город как завоеватель.
138
То есть завоеванный на Пифийских играх.
На всем пути Луция ждали подобные празднества и ему воздавались такие же почести. В городе Фунды. [139] жил некий шестидесятипятилетний старик, чей род был древнее самого Рима; после африканской войны он был удостоен овации и трех жреческих званий. Этот человек устроил в честь Луция великолепные игры и сам вышел навстречу объявить, что игры посвящаются ему. Такой поступок со стороны столь видного человека произвел, судя по всему, сильное впечатление на свиту Луция, разраставшуюся с каждым днем. Об этом старике рассказывали странные вещи. Когда один из его прадедов совершал жертвоприношение, на жертвенное животное вдруг бросился орел, вырвал у него внутренности и, держа их в клюве, вместе с ними взлетел на ветвь дуба. И было тогда предсказано, что один из потомков этого человека станет императором. Поговаривали, будто старый Гальба [140] и есть этот самый потомок. Однажды он, еще ребенком, пришел вместе со сверстниками приветствовать Октавиана, и тот, внезапно обретя дар прозрения,
139
Фунды – город на Аппиевой дороге, в 90 км к северо-западу от Неаполя. … после африканской войны он был удостоен овации и трех жреческих званий. – Овация – малый триумф в Древнем Риме. Во время овации чествуемый двигался пешком, а не на колеснице. Овация присуждалась за победы, недостаточные для полного триумфа. Так, овацию получил Красе за победу над Спартаком: Красе спас Римское государство, но все же сражался, с точки зрения римлян, не с достойным противником, а с взбунтовавшимися рабами.
140
Гальба, Сервий Сульпиций (5 до н. э. – 69 н. э.) – римский император с 68 г. из старинного патрицианского рода; в 39–41 гг., в должности наместника провинции Верхняя Германия сражался с германскими племенами; в 45–46 гг. был проконсулом провинции Африка (район нынешнего Туниса и Западной Ливии) и укрепил ее, измученную набегами варваров; с 60 г. был наместником провинции Испания Тарраконская (северная, центральная и восточная части Иберийского полуострова); опираясь на испанские легионы, принял участие в восстании против Нерона и после его свержения был провозглашен императором; свергнут восстанием преторианцев, поднятым Огоном; убит на римском Форуме. В описываемое время сенатору Гальбе было уже за шестьдесят – более чем почтенный возраст по тем временам.
141
Имеется в виду Ливия Друзилла (57 до н. э. – 29 н. э.), третья жена Августа и мать Тиберия.
142
Согласно принятой у римлян системе, число 50 000 000 записывалось как D с чертой сверху, а 500 000 – как D с чертой сверху. Таким образом, чтобы превратить первое из этих чисел во второе, достаточно было устранить вертикальные черточки по бокам цифры D. Светоний, впрочем, говорит о пяти миллионах. Насколько известно, даже эти пятьсот тысяч Гальбе не были выплачены.
Победитель гостил у Гальбы два дня; в его честь устраивались празднества и триумфы. И там Актея стала свидетельницей такой предосторожности, которой Луций не принимал никогда прежде и смысла которой она не поняла: солдаты, вышедшие встречать его и сопровождавшие его во время триумфов, ночами бодрствовали в покоях, окружавших его спальню; а кроме того, у ее возлюбленного появилось странное обыкновение перед сном класть меч себе под изголовье. Актея не осмеливалась задавать вопросы, но инстинктивно чувствовала, что ему угрожает какая-то опасность, поэтому каждое утро настойчиво уговаривала его уехать. Наконец, на третий день, он покинул Фунды и, продолжая свой триумфальный путь по городам, куда он вступал сквозь пролом в стене, сопровождаемый свитой, скорее похожей на войско какого-нибудь сатрапа, [143] чем на свиту простого победителя игр, он достиг горы Альбано. Оказавшись на ее вершине, Актея вскрикнула от изумления и восхищения: в конце Аппиевой дороги перед ней предстал Рим во всей его громадности и во всем его великолепии.
143
Сатрап – полновластный наместник персидского царя.
И действительно, вид Рима, открывавшийся в эту минуту юной гречанке, был поразительным. Аппиеву дорогу, как самую живописную и самую значительную, называли царицей дорог: взяв начало у Тирренского моря, она преодолевала Апеннинский хребет, пересекала Калабрию [144] и заканчивалась на берегу Адриатики. От Альбано до Рима она служила местом прогулок, и, по обыкновению древних, видевших в смерти лишь обретение покоя и выбиравших для захоронения своего праха самые живописные и посещаемые места, по обеим сторонам дороги возвышались великолепные усыпальницы; среди них выделялась древностью могила Аскания; почиталась также гробница Горациев [145] из-за связанных с ней героических воспоминаний, а мавзолей Цецилии Метеллы поражал царственным великолепием.
144
Калабрия – область на крайнем юге Италии, в «носке» итальянского «сапожка».
145
По римским преданиям, во время войны Рима с Альба Лонгой при царе Тулле Гостилии (правил в 672–640 гг. до н. э.) командующий альбанскими войсками предложил решить дело поединком. Со стороны римлян были выставлены трое братьев-близнецов Горациев, с альбанской – их двоюродные братья, тоже близнецы, трое Куриациев (матери Горациев и Куриациев также были близнецами). В конце концов двое Горациев пали в сражении, а троих раненых Куриациев сразил последний оставшийся в живых римлянин. После этого Альба Лонга добровольно подчинилась Риму. Сестра Горациев была помолвлена за одного из Куриациев и, узнав о смерти жениха, начала оплакивать его. Тогда Публий Гораций пронзил сестру мечом, заявив, что не следует скорбеть о неприятеле. За убийство римской гражданки Гораций был арестован (по подобному обвинению ему грозила смертная казнь), судим народным собранием и оправдан, как говорит античный историк, «скорее из восхищения доблестью, нежели по справедливости». Общей гробницы Горациев не было – могилы двух убитых в бою Горациев были поставлены на поле боя рядом, трех Куриациев – поодаль, гробница сестры Горациев – на месте ее гибели.
В тот день прославленная дорога была полна любопытных, вышедших встречать Луция: одни ехали в роскошных колесницах, запряженных испанскими мулами в украшенной пурпуром сбруе; другие возлежали в носилках, [146] что несли восемь рабов, одетых в пенулы, а рядом бежали скороходы в высоко подобранных одеждах. Одним предшествовали нумидийские всадники, поднимавшие пыль и сгонявшие толпу с дороги; другие пускали впереди свору молосских псов в ошейниках с серебряными гвоздиками. Как только ехавшие первыми завидели победителя, их приветственные крики, перелетая из уст в уста, достигли стен города. В то же мгновение по приказу всадника, галопом взявшего с места, любопытные разместились по обеим сторонам дороги: при ее ширине в тридцать шесть ступней освободившегося пространства было достаточно, чтобы триумфальная квадрига легко могла продолжать свой путь к городу. Примерно в миле от городских ворот ее ожидал конный отряд; пять сотен всадников поскакали во главе шествия. Они не успели продвинуться на пятьдесят шагов, как Актея заметила, что копыта у лошадей подкованы серебром; [147] плохо закрепленные подковы то и дело отваливались и катились по булыжникам дороги, и люди, стремясь подобрать их, в порыве алчности бросались прямо под копыта коней, рискуя быть раздавленными. Добравшись до городских ворот, победная колесница въехала в город под исступленные приветствия громадной толпы. Актея никак не могла понять причин такого восторга и все же поддалась общему опьянению. Она слышала, как в криках толпы, кроме имени Луция, звучало имя Цезаря. Она проезжала под триумфальными арками, по улицам, усыпанным цветами и окропленным благовониями. На всех перекрестках стояли алтари, где жрецы приносили жертвы Ларам, [148] отчизны. Она следовала по красивейшим кварталам города, через Большой цирк, в котором сломали три арки, чтобы пропустить квадригу, через Велабр [149] и Форум. Наконец, въехав на Священную дорогу [150] шествие стало подниматься на Капитолийский холм и остановилось перед храмом Юпитера.
146
Средством передвижения знатных римлян были специальные носилки в виде ложа с балдахином; чем большее число рабов несло их, тем престижнее это считалось. По обычаю, носилками могли пользоваться лишь относительно слабые – женщины, старики, больные, тогда как для здоровых и сильных молодых и среднего возраста мужчин это рассматривалось как признак изнеженности. В действительности уже как минимум в I в. до н. э. этот обычай не соблюдался.
147
Ковка лошадей серебряными подковами была признаком демонстративного расточительства, похвальбой богатством не только в Римском государстве, но и в средние века.
148
Лары – в римской религии покровители коллективов и их земель; существовали семейные лары, лары сельских общин и римской общины в целом. Культ последних отправлялся особой коллегией жрецов – арвальских братьев, которые здесь и имеются в виду.
149
Велабр – в долине Велабра были расположены две пары одноименных улиц и площадей, застроенных продуктовыми и гастрономическими лавками: Большой Велабр между Капитолием и Палатином, Малый – у подножья Эсквилина.
150
Священная дорога – улица в Риме, проходившая через Форум, мимо Палатинского холма к Капитолийскому.