Актея
Шрифт:
– Ничего страшного, сейчас он очнется и снова станет видеть.
И он продолжал петь.
А сам между тем заранее позаботился обо всем необходимом для погребения – на Марсовом поле был сложен костер. И той же ночью туда принесли труп мальчика, весь в лиловых пятнах; но боги, можно подумать, отказались быть сообщниками в братоубийстве: разразился ливень, и он трижды гасил костер! Тогда Нерон приказал обмазать труп смолой и варом, костер зажгли в четвертый раз, и пламя, пожирая труп, взвилось вверх – казалось, на этом огненном столбе возносится в небо разгневанный дух Британика!
– Но Бурр! Но Сенека!.. [166] – воскликнула Актея.
– Бурр, Сенека!.. – с горечью повторила незнакомка. – Им нагрузили руки серебром, заткнули рот золотом, и они промолчали!..
– Увы! Увы! – прошептала Актея.
– С этого дня, – продолжала та, кому, по-видимому, все эти страшные тайны были хорошо известны, – с этого дня Нерон стал настоящим сыном Агенобарбов, [167] достойным потомком этого племени людей с медной бородой, железным лицом и свинцовым сердцем. Он развелся с Октавией, [168]
166
По предложению Агриппины воспитанием юного Нерона занимались префект претория еще при Клавдии (и сохранивший первое время эту должность при Нероне) известный юрист Секст Афраний Бурр (ум. в 62 г.) и знаменитый философ Луций Анней Сенека. После восшествия Нерона на престол они во многом определяли политику страны, но молодой император стремился освободиться от их опеки. В 62 г. Бурр умер (или был убит?), а Сенека отошел от дел. Позднее близкий друг Нерона сенатор Гай Калытурний Пизон (ум. в 65 г.) организовал заговор против императора, заговор был раскрыт, репрессии обрушились на заговорщиков. Неясно, был ли действительно в их числе Сенека, но Нерон заподозрил его и приказал ему покончить с собой.
167
Агенобарб значит «рыжебородый». «Человеком с медной бородой, языком (не лицом! – Комм.) из железа и сердцем из свинца» был прозван прапрапрадед Нерона, Гней Домиций Агенобарб, консул 122 г. до н. э.
168
Октавия (42–62) – дочь императора Клавдия и Мессалины; в 53 г. вышла замуж за Нерона, который развелся с ней в 62 г. и сослал; в том же году по его приказу она была убита.
169
Кампания – область на юго-западе Италии; главный город – Неаполь; считалась самой благодатной землей на Апеннинском полуострове.
170
В Древнем Риме, когда отпускали раба на волю, на него надевали особый, т. н. фригийский колпак с загнутым верхом, но это не означало, что надо было постоянно его носить.
171
Мульвиев мост – самый северный из римских мостов через Тибр, место кабаков и притонов; через него идет Фламиниева дорога в Этрурию.
172
Участие в обрядах восточных культов, например богини Кибелы, считалось неподобающим для римлянина.
173
Одержимый манией величия, Нерон построил в центре Рима дворец около километра длиной, в вестибюле которого стояла статуя императора высотой 36 м. Дворец сгорел, был перестроен в 64 г. и только тогда назван Золотым домом.
– Не может быть! Не может быть! – воскликнула Актея. – Ты клевещешь на него!
– Ошибаешься, девушка, я говорю правду, и притом еще не всю правду.
– И он не наказывает тебя за то, что ты раскрываешь такие тайны?
– Когда-нибудь это может случиться, и я готова к этому.
– Почему же ты ведешь себя так, словно не боишься его мести?..
– Потому, что я, наверно, единственная, кому нельзя убежать от него.
– Кто же ты в таком случае?
– Я его мать!..
– Агриппина! [174] – воскликнула Актея, вскакивая с ложа и бросаясь на колени. – Агриппина, дочь Германика! Сестра, вдова и мать императоров! Агриппина – и она стоит здесь передо мной, бедной гречанкой! Скажи, чего ты хочешь? Говори, приказывай, я все исполню. Нет, не все: если ты прикажешь не любить его, это будет мне не по силам. Потому что, несмотря на все, что ты мне рассказала, я люблю его по-прежнему. Но в этом случае, раз я не смогу повиноваться тебе, то смогу, по крайней мере, умереть.
174
Агриппина, дочь полководца Германика, была сестрой Калигулы, вдовой Клавдия и матерью Нерона.
– Напротив, дитя мое, – возразила Агриппина, – продолжай любить Цезаря той же преданной, безграничной любовью, какой любишь Луция, ибо на эту любовь вся моя надежда, ведь только непорочность одной женщины может противостоять развращенности другой.
– Другой! – в ужасе вскричала Актея. – Значит, Цезарь любит другую?
– А ты не знала этого, дитя мое?
– Ах! Откуда мне знать?.. Я последовала за Луцием, так зачем мне было спрашивать о Цезаре? Что за дело мне было до императора! Я любила простого певца, я вручила ему мою жизнь, думая, что он может вручить мне свою!.. Но кто же эта женщина?
– Дочь, отрекшаяся от отца, жена, предавшая
– О да, да! Я слышала, как люди называли это имя. Я слышала, как рассказывают эту историю, когда еще не знала, что сама стану ее участницей. Однажды мой отец, думая, что я вышла из комнаты, тихонько рассказал об этом другому старику, и оба они залились краской! Верно ли, что эта женщина покинула своего мужа Криспина и ушла к любовнику Отону?..? [176] Верно ли, что этот ее любовник во время ужина продал ее Цезарю за должность наместника в Лузитании [177] .
175
Отец Сабины Поппеи был квестор Тит Оллий; дочь позаимствовала свое имя у деда со стороны матери, поскольку отца погубила дружба с Сеяном, всесильным временщиком при Тиберии.
176
Поппея Сабина была замужем за Руфрием Криспином (ум. в 65 г.), префектом претория (до 51 г.) при Клавдии, затем за Марком Сальвием Отоном (ум. в 69 г.), другом Нерона и будущим недолговечным (с 15 января по 16 апреля 69 г.) императором (после Гальбы).
177
Отон по приказу Нерона развелся с женой и был отправлен им в качестве почетной ссылки наместником в Лузитанию – нынешнюю Португалию.
– Верно! Верно! – воскликнула Агриппина.
– И он ее любит! Он ее все еще любит! – горестно прошептала Актея.
– Да, – ответила Агриппина, и в голосе у нее послышалась ненависть, – да, он все еще любит ее, любит по-прежнему, и за этим кроется какая-то тайна, какое-то приворотное зелье, какой-то проклятый гиппоман, [178] вроде того, которым Цезония опоила Калигулу!..
– Праведные боги! – воскликнула Актея. – Как я наказана, как я несчастна!..
178
Гиппоман – слизистое выделение половых желез кобылицы, использовавшееся для приготовленния приворотных снадобий. Ср.:
Тут-то тягучий течет, называемый меж пастухамиВерным названьем его, «гиппоман», из кобыльей утробы, —Мачехи злые тот сок испокон веков собирали,Всяческих трав добавляли к нему и слов не безвредных.– Ты не так несчастна и не так наказана, как я, – заметила Агриппина, – ведь ты вольна была не выбирать его своим возлюбленным, а мне боги дали его в сыновья. Ну, понимаешь ли ты теперь, что тебе надо делать?
– Удалиться от него, никогда больше его не видеть.
– Нет, дитя мое, ни в коем случае. Говорят, он любит тебя.
– Так говорят? Но правда ли это? Ты в это веришь?
– Да.
– О! Будь благословенна!
– Так вот: нужно, чтобы эта любовь обрела волю, обрела цель, обрела результат; нужно удалить от него это адское отродье, что губит его, – и ты спасешь Рим, спасешь императора и, быть может, меня.
– Тебя? Неужели ты думаешь, что Нерон посмел бы…
– Нерон смеет все!..
– Но я не способна осуществить этот план!
– Ты, быть может, единственная женщина, которая достаточно чиста, чтобы осуществить его.
– О нет! Нет! Лучше мне уехать! Лучше никогда больше не видеть его!
– Божественный император зовет к себе Актею, – негромко произнес молодой раб, открыв дверь и став на пороге.
– Спор! – удивленно воскликнула Актея.
– Спор! – пробормотала Агриппина, покрывая голову столой.
– Цезарь ждет, – добавил раб после недолгого молчания.
– Что ж, иди! – сказала Агриппина.
– Я иду с тобой, – сказала Актея рабу.
VIII
Взяв покрывало и плащ, Актея пошла за Спором. Покружив какое-то время в закоулках дома, который его новая обитательница еще не успела осмотреть, они очутились у двери. Спор открыл дверь золотым ключом, тут же передав его юной гречанке, чтобы она смогла вернуться одна, и они вышли в сад Золотого дворца.
Актея подумала, что находится за городом – настолько широкий и великолепный вид открылся перед нею. За деревьями она увидела водоем размером с целое озеро. А на другом берегу озера, над густолиственными деревьями, в синей дали, посеребренной лунным светом, виднелась колоннада дворца. Воздух был чистым; ни единое облачко не пятнало ясную синеву неба; озеро казалось огромным зеркалом; последние звуки, поднимавшиеся над засыпающим Римом, гасли в пространстве. Спор и юная гречанка, одетые в белое и молча идущие по этому чудесному саду, казались двумя тенями, блуждающими в Елисейских полях. По берегам озера и по широким лужайкам на опушках рощ, словно в безлюдных просторах Африки, пробегали стада диких газелей; на искусственных руинах, напоминавших им руины их древнего отечества, стояли большие белые птицы с крыльями цвета пламени, [179] важные, неподвижные, словно часовые, и, как настоящие часовые, через равные промежутки времени издавали хриплый монотонный крик. Когда раб и девушка очутились на берегу озера, Спор сел в лодку и дал знак Актее следовать за ним. Он поднял маленький пурпурный парус, и они словно по волшебству заскользили по воде, на поверхности которой посверкивали золотой чешуей самые редкостные рыбы Индийского моря. Это ночное плавание напоминало Актее путешествие по Ионическому морю, и, глядя на Спора, она вновь удивлялась необычайному сходству брата и сестры, как и прежде, когда смотрела на Сабину. Что до юноши, то его робко опущенные глаза как будто избегали взгляда гречанки, не так давно приютившей его в своем доме. Этот молчаливый кормчий правил лодкой, не произнося ни единого слова. Наконец Актея первой нарушила молчание, и сколь ни был мягок ее голос, все же он заставил вздрогнуть того, к кому она обращалась.
179
Имеется в виду розовый фламинго.