Актриса
Шрифт:
— Там и поговорим. А пока, в преддверии неизвестного — гуляй, душа! Наливай, Ната, будем пировать и веселиться, как это делали патриции в древнем Риме. Ты, кстати, читал Гибона?
Я кивнул.
— Занимательная штука, хочу издать ее в следующем году.
— У вас совпадают вкусы с Поэтом. Это его любимое произведение.
— Как он там, все преподает в университетах и колледжах?
— Получил Нобелевскую премию, стал великим.
— А как он как человек? Твое интервью с ним прочитал, впечатление, что он — с запахом… Но когда-то
— Давно перестал, теперь сам себе подражает. Но мозги — гениальные, написал классные эссе по-английски.
— Так хорошо языком овладел?
— Второй родной.
— Мы как-то предлагали ему издать трехтомник. Сразу после того, как Нобеля получил.
— И что же? — Я-то знал ответ.
— Кочевряжится. А ты сам собираешься что-то писать на английском? На имперском в Америке далеко не продвинешься.
— Через год. В голове уже написано. Надо чуть-чуть глубже в языке осесть.
— Какая тема?
— Называться будет «Нью-Йорк, Нью-Йорк» или «Учитель поцелуев».
— О, это интересная тема. Ваш Нью-Йорк всему миру урок. Вавилонская башня!
Мы мыслили одинаково. Он налил опять. Мне нужно было в туалет, я не мог встать.
— Джордж… неплохо было б…
— Помыть руки! Ната тебя проводит и… подержит. А заодно проверит: отличается ли у американских писателей…
Он захохотал.
— Нат, нравится Алексей?
Она смутилась.
— Ладно, ладно, не стесняйся. Веди гостя, да не простого, а Сирина, в сортир.
Жена издателя помогла мне встать и проводила до нужной двери. Вернулся я нестройной походкой, но сам.
— Так что, берешь мою жену в Америку, Алексей? — продолжал предлагать Джордж.
— Конечно, — сел я с облегчением на свое место.
— Как вам жаркое? — спросила предлагаемая.
— Восхитительно, — ответил я, чувствуя, что мой язык не совсем слушается хозяина. Я не ожидал от него такого, от своего языка.
«Уж не подкладывает ли он мне свою жену…» — подумал я.
— Найдешь ей там богатого мужа. А она будет потом меня содержать. Как тебе план?
«В обмен…» — додумал я. Додумался я!
— Сегодня все хотят богатых мужей, и никто не хочет бедных.
— Давай выпьем, — сказал Джордж.
Мы выпили, и я понял, что мой корабль сорвался с якоря.
Ната заботливо готовила чай, заваривая его специальным способом. Она открыла коробки бельгийских шоколадных конфет и французского печенья — из валютного.
— Спасибо, Алексей, вам большое, мои любимые.
— Это я вам должен приносить благодарности — за великолепное угощение. — Я попробовал чай и почувствовал, что, возможно, два стакана приведут меня в выходное состояние.
Стояла полночь. Я был мертвецки пьян. Что называется, в доску. Но мне было хорошо. Мне нравился Джордж, меня восхищали его язык, вальяжность, славословие и быстрота ума.
— Ты как назад будешь добираться, Алексей?
— Уверенно.
— На чем?
— На машине.
— А руль найдешь?
— С
— Ната, дай ему кофейных зерен, чтоб не пахло. И открой следующую бутылку, выпьем на посошок. Как гудим, а! Писатель, может, скажешь тост?
— Скажу, — сказал я и поднял стопку, которая, слегка расплакавшись, уронила слезы по щекам.
— Я хочу выпить… за Прекрасную Даму и ее удивительного Супруга — которых я желаю поблагодарить… за прием, радушие и лимонную водку. И еще пожелание: чтобы Джордж не переставал говорить, он поет, как соловей.
Издатель заулыбался:
— Лесть и мне приятна. За твои слова, Алеша. Bottoms up!
Мы выпили до дна, и я положил мандариновую дольку в рот.
С двух сторон, под руки, супруги провожали меня к лифту. Мы уже обнимались и целовались на прощание.
— Джордж, я вам очень…
— Говори мне уже «ты», американец, если хочешь, чтобы я был твоим издателем.
Я пьяно улыбался. Мне казалось, что это был мой лучший вечер в Империи, — человеку свойственно ошибаться.
Положив кофейные зерна в рот, я стал их жевать. Запах кофе смешался с запахом водки. На водке стоит эта страна!
И вдруг вспомнил: когда Великий Князь в начале XI века решал, какую религию принять на Руси — христианство или мусульманство. А посланники настаивали каждый на своем. И, узнав, что мусульманство запрещает алкоголь, и особенно в праздники, принял христианство. Он сознавал, что не справиться с народом — без алкоголя. Без веселия души. Пили, пьют и будут пить, на том и держатся! Но я не держался, я едва нашел замок зажигания, чтобы вставить ключ. Хотя мой папа говорил, что вставлять я умею. Он был уролог, видимо, знал, что говорил. Пошлые шутки. Игра слов…
Я включил передачу и, не видя дороги, выкрутил руль. Каким-то чудом я тронулся… Если бы меня остановили служители дорожного порядка, зовущиеся здесь на три буквы, я бы просто вывалился из-за руля к ним под ноги. Тая уже сбежала вниз, услышав шум мотора.
Я вышел, шатаясь, к ее изумлению. Больше я никогда не видел ее изумленной.
— Разве можно ребенка так напаивать. Пойдемте, мой золотой мальчик, я вас баиньки уложу.
Больше я ничего не помнил, до того момента, когда почувствовал ее язык, лижущий мою спину. Утром.
Через пять минут «скачка» закончилась.
— Алеша, вам понравилось? — переводила она запыхавшееся дыхание.
— Безумно.
— Я имею в виду вчера? А вы?..
— Скачки по пересеченной местности…
— Поскачем еще раз? — спросила она с явно поддельным изумлением. — Вы мой неиссякаемый мальчик!..
Хотя я давно иссяк. Мы слились опять.
Артамона нигде не было, я сидел на телефоне уже час. Он был на заседаниях, «летучках», как у них называется это непонятное мне слово, вел переговоры о каких-то орловских рысаках в Италию. Мне перезвонить он никак не трудился, видимо выжидая, пока я уеду.