Аквалон
Шрифт:
За хижинами в стенах темнели проходы уходящих в глубь земли штолен. Дальше высилась гора булыжников – след обвалившейся стены, – а за ними вырезанные из мягкого камня ворота со столбами в виде человеческих скелетов, изображенных, впрочем, так грубо, что узнать их можно было с трудом. Перед ними стояли трое украшенных татуировками стражников с уродливыми полузвериными лицами.
– Безкуни… – прошептал Кахулка, когда охранники приказали рабам сворачивать в боковую штольню, начинающуюся неподалеку от ворот. – Безкуни, да. Тока эти не сбежать вниз, а служить еще. Дворец Большого Змея охранять. К ним подходить не надо – копьем тебя ударить или зубами загрызть.
Глава 9
Арлея не знала, что Уги-Уги принял ее там же, где в последний раз беседовал с Дишем Длогом, то есть посреди лоджии на втором этаже своего дома.
Визит монарху надо было нанести в любом случае: каждый деловой человек в Туземном городе, пусть даже богатый и белокожий, зависел от толстяка. Новоявленная владелица торгового дома «Длог&Дарейн» относилась к Уги-Уги с презрением, омерзением и опаской, которые лишь усугубились осознанием того, что монарх чуть было не заполучил Арлею в собственность и наверняка огорчен срывом свадьбы. Склад его ума был непонятен девушке. Ей казалось, что от Уги-Уги можно ожидать любого коварства и подлости, от хитрого изощренного обмана до грубого похищения. Поэтому она заявилась в особняк, прихватив с собой вооруженных мужчин: двоих онолонки и пятерых матросов из команды, которую они с Тео Смоликом наняли. Туземцы, как всегда, были вооружены топорами с лезвиями из плавников старых акул-серлепок, ну а матросам капитан выдал по паре пистолетов и сабли. Блондин тоже хотел пойти с Арлеей – помимо прочего, ему было любопытно взглянуть на Уги-Уги вблизи, – но дела задержали его в порту. Тео готовился к тяжелому плаванию: хозяйка настаивала на том, чтобы он нашел Диша Длога, если тот еще жив, и привез к ней, ну а путешествие на Гвалту сопряжено с изрядными трудностями.
– Зачем пришла? – такими словами встретил гостью Уги-Уги. Все в его тоне, выражении лица и суетливых движениях пухлых рук свидетельствовало о том, что монарх, во-первых, спешит, а во-вторых – раздражен. Последнее чувство могло быть вызвано как раз тем, что стоящая перед ним молодая женщина является свободным торговцем и хозяйкой преуспевающего предприятия, а не его собственностью. Но вот куда монарх спешит? Насколько Арлея знала, Уги-Уги предпочитал вести праздный, неторопливо-беззаботный образ жизни, решая свои дела в промежутках между обжорством, употреблением гношиля и оргиями.
После напряженных приветственных реплик они обменялись несколькими ничего не значащими официальными фразами. Монарх разлегся поперек вынесенной на балкон софы. Гостье хозяин сесть не предложил, и она, сама того не ведая, в точности повторила Диша Длога, встав возле ограждения так, чтобы оставшаяся внизу охрана видела ее.
– Ваше величество куда-то торопится? – осведомилась девушка, искоса наблюдая за толстяком. Одетый лишь в блестящие штаны из шитого золотой нитью ярко-синего атласа, он восседал перед ней, уперев ручки в покрытые складками бока.
– Дела… – неопределенно откликнулся Уги-Уги, глядя мимо нее и размышляя о чем-то своем. Казалось, что шея монарха толще его головы, хотя и голова с обвисшими щеками и тройным подбородком была немаленькой.
Из двери позади ложа вышел Камека, необычайно низкорослый онолонки, чье левое плечо было чуть уже и меньше, чем правое, а левая рука – кривоватой и ссохшейся. Подволакивая ногу, он обошел софу, склонился к монаршему уху, напоминающему оладью, и зашептал, кося равнодушно-злобным глазом на Арлею. От
Выслушав, Уги-Уги махнул рукой. Охранник попятился, спиной нырнул в двери. Как только он исчез, появилась невысокая туземка. Она держала красную подушечку, на которой стояли сапоги.
– А ты, красивая белая женщина, не хочешь ли выйти замуж за нас? – произнес вдруг Уги-Уги, и Арлея, ушедшая в свои мысли, моргнув, удивленно подняла голову.
– Что?
– Лад, ты слышала, что мы сказали.
Наложница опустилась на колени перед монархом и стала надевать сапоги на его расползшиеся темно-лиловые ступни с большими пальцами. Крупные ногти напоминали половинки янтарных раковин.
– Чтобы делить твое ложе с ней? – Поджав губы, Арлея кивнула на туземку, после чего окинула многозначительным взглядом темно-синюю тушу собеседника. – Эта девушка невелика, но втроем мы там все равно не поместимся.
Глазки Уги-Уги блеснули. Мгновение Арлее казалось, что сейчас он вскочит – что с его весом сделать было трудновато – и набросится на нее, но затем глаза потухли, а губы изогнулись в усмешке. Толстяк положил ладони на свои бока, качнул их, так что складки кожи и жировые валики пошли волнами, и сказал почти восторженно:
– Большая Рыба! Много! Нас – много, а? Это хорошо, разве ж нет? Женщины любят, когда много! Наши синие женщины ценят это, правда, Нахака? – Монарх схватил наложницу, которая надевала уже второй сапог, за свисающую на лоб челку, поднял ее лицо к себе и, насколько позволял свисающий живот, наклонился, заглядывая в глаза. – Правда, а? Лад, неси рубаху, кафтан, почему ты такая медлительная сегодня, быстрее, ну!
Она вскочила, низко кланяясь, семеня, обогнула софу и исчезла в дверях.
– Так зачем пришла? – повторил Уги-Уги, откидываясь на ложе.
– Хочу знать, какие общие дела были у вашего величества с Дишем Длогом.
– Дела? Никаких, кроме… – Он замолчал, увидев, что теперь улыбнулась она, и после паузы произнес недовольно: – Ну что еще? С чего это вдруг ты ухмыляешься, как какая-нибудь торговка базарная, обсчитавшая покупателя на два медяка? Давай, белая женщина, говори, что еще придумала, чтобы досадить Большой Рыбе?
Улыбка покинула лицо Арлеи.
– Ваше величество лжет. Общие дела были, по крайней мере, одно общее дело. Я нашла… нашла его следы в конторских книгах. Диш пытался хитрить, но такое не спрячешь. Вы владели чем-то совместно – и теперь я хочу получать ту долю, которую получал он. Поэтому…
– Бумага! – перебил Уги-Уги, и Арлея запнулась.
– Что? – переспросила она.
Вновь появилась Нахака. Когда монарх тяжело поднялся, она принялась натягивать на хозяина рубашку.
– Мы не знали пергамента или бумаги, пока здесь не появились белые, – произнес монарх презрительно. – Бумага – белая, как ваша кожа… Дети облачной Марлоки – так мы называли себя – доверяли словам и клятвам, не закорючкам на бумаге. Но пришли вы – и подчинили нас, заставили принять обычаи ваши, а тех, кто не подчинился и не принял, – убили или споили горячей водой, которую называют тростниковым пойлом. Лад! Теперь ты говоришь нам: есть общее дело, делись доходом, Большая Рыба. А мы говорим тебе: бумага. Где бумага, в которой написано, что мы с торговцем сообща владеем чем-то… плантацией, прииском, кораблями, неважно, – где бумага с печатями? Покажи – половина дохода твоя.