Аквамариновое танго
Шрифт:
Полицейское управление на набережной Орфевр напоминало растревоженный улей. Телефоны надрывались, коридоры, несмотря на поздний час, были полны народу. Один из кабинетов особенно привлекал внимание присутствующих. Там, за дверью, из-за которой доносились два голоса – баритон, принадлежавший Анри Лемье, и другой голос, визгливый и протестующий, отчего он стал почти неузнаваемым, – шел допрос преступника, который убил Антуана Лами, супругов Рошар и пытался убить Жака Бросса.
– Эрнест Ансельм всегда ненавидел своего отчима, но был вынужден с ним мириться, – продолжала Амалия. – Не исключено, что убийство Лили Понс подало Эрнесту мысль, что можно убить и остаться безнаказанным, но он пока не видел, как это можно осуществить. И тут одно за другим случились два
– Ему повезло, – мрачно сказал комиссар. – Обгоревшая стена с номером была даже сфотографирована и попала в газету…
– Да. Но вообще Эрнест Ансельм был трусом – тут моя дочь совершенно права. Он и жертвы выбирал такие, до которых легко добраться и которые почти наверняка не окажут сопротивления. Подстеречь на дороге старика и застрелить его, забраться в дом к одинокой женщине и убить ее, зарезать близкого человека, который не ожидал нападения, напасть на калеку – вот образ его действий. При этом ему не были нужны ни Рошары, ни Жак Бросс, вообще никто, кроме Лами. Потому что мать Ансельма и сам Эрнест – наследники всего состояния. Если бы Альбера Лами убили при других обстоятельствах, все бы первым делом стали задавать себе вопрос, кому это выгодно, и Эрнест неминуемо стал бы одним из подозреваемых. А так – ищите маньяка, который помешался на Лили Понс и жаждет вселенской справедливости. Хотя на самом деле это был вовсе не маньяк, а весьма изобретательный и ловкий человек, который наверняка потешался, видя наши бесплодные усилия.
– Один вопрос, – сказал комиссар, до того внимательно слушавший Амалию. – Это он убил Лили Понс?
– Нет. На его совести убийство трех человек и покушение на еще двух. – Амалия поморщилась. – Наверное, мне вообще не стоило втравлять Еву Ларжильер в это дело, ведь все могло окончиться куда хуже… Вы уже получили ордер на обыск его дома?
– Да, и мне его выдали с невероятной быстротой. Министр Майен звонил и лично выражал благодарность, что вы… словом, что вам удалось во всем разобраться.
– Мне надо извиниться перед министром, – сказала Амалия. – Я поступила с ним не слишком красиво…
– О чем это вы?
Амалия поднялась с места.
– Эрнест Ансельм и не думал писать Жану Майену письмо с угрозами. Его напечатала и отправила я.
Бюсси остолбенел.
– Вы? Но зачем?
– Чтобы заставить заговорить свидетеля, который не хотел этого. Я не сомневалась, что Жану Майену больше всех известно о гибели Лили Понс. И я действительно узнала у него то, что мне было нужно.
– Хотите сказать, это он ее убил? – сердито осведомился комиссар.
– Жан? Нет. Он сказал чистую правду: он действительно видел убийцу и спугнул его. Тут самое важное – собаки, которые были в доме, письма и плющ, который оплетал замок. И Лоран Тервиль, само собой.
Комиссар вытаращил глаза.
– Вы хотите сказать, что Лоран вовсе не умер?
– Позже я вам все объясню, – сказала Амалия. – Потому что я знаю, каким было орудие убийства, я знаю имя убийцы и причины, по которым он на это пошел. Но хотя я знаю о гибели Лили Понс практически все, я не вижу, каким образом можно будет притянуть убийцу к ответу. Единственное, что я могу сделать, – это успокоить людей, которые в течение долгого времени подозревали друг друга… Да, пожалуй, только ради этого и стоит все раскрыть.
Глава 25
Пишущая машинка
– Я очень рад, что вы пришли, – сказал Жак Бросс.
У
– Как ваши раны, заживают? – спросила она.
– Раны? Да разве это раны, мадемуазель… Вот на войне, когда что-то бухнуло рядом, и через мгновение я увидел свои ноги в пяти метрах от меня… Впрочем, вам, наверное, это неинтересно…
Он вздохнул и пошевельнулся, поудобнее устраиваясь на больничной кровати. Ксения пришла к нему на помощь и поправила подушки.
– Спасибо, мадемуазель… Тут до вас приходили полицейские, спрашивали, могу ли я опознать того типа. Я им честно сказал: что не берусь. Он в обычной жизни гладенький да сытенький… даже и не подумаешь, что он способен на такое…
– Скажите, вы много помните о своем пребывании в замке Поршер? – спросила Ксения.
– Да ничего особенного там не было, – признался Жак. – Эриа все время курил втихаря, а сам сигаретами не делился. Клеман надоел хуже горькой редьки со своим нытьем, как он не хочет обратно на войну. Еще он говорил о своей мачехе и отце, который его обманул… все время одними и теми же словами, так что можно было помереть с тоски. Вообще скучно там было, да оно и понятно, потому что хозяйка не жаждала нас там видеть. Мы ей были нужны только для компании к Лорану.
– В каком смысле?
– Я же говорю – ей только Лоран Тервиль нужен был, остальные не в счет. Но тогда не стали бы из госпиталя передавать одного раненого, только несколько человек. Ну, так и получилось, что нас определили в замок вместе с Лораном. А потом он умер.
– Зачем ей понадобился Лоран Тервиль?
– Чтобы похвастаться перед ним. На второй день, как нас перевели в замок, Эриа и Клеман отправились в сад подышать свежим воздухом…
– Говорят, что раненым не разрешали покидать флигель. Разве нет?
– Это нам потом запретили высовываться за порог, а вначале все было отлично. Словом, доктор куда-то отлучился, Эриа и Клеман ушли, и в комнате остались только Лоран и я. На меня, само собой, никто внимания не обращал, что уж там – я же был не человек тогда, а полчеловека…
– Не стоит так говорить, месье Бросс.
– Ну, если вы настаиваете… Рассказывать вам, что дальше было?
– Разумеется.
– Лоран читал газету, лежа в постели. Я стал засыпать, и тут в нос мне шибануло какими-то сильными духами. Смотрю, хозяйка, вся расфуфыренная, стоит в дверях и смотрит на Лорана. Я сразу же понял, что она явилась неспроста… Лоран вообще был веселый малый, душа компании, всех нас подбадривал… отличный мужик, словом. Но он опустил газету и этак нехорошо взглянул на хозяйку, что я сразу же понял – быть ссоре. И точно, они почти сразу же начали ругаться.
– То есть Лили раньше знала Лорана?
– Я так понял, они жили вместе, и он ее бросил. Потому что она сказала ему что-то вроде – видишь, Лоран, я добилась всего, чего хотела, а ты остался там же, где и был, еще и на войне тебя ранило. И давай показывать ему свои украшения, браслеты, кольца и прочее и говорить, что сколько стоит. На ней одни туфли, мол, дороже, чем все его имущество. Лоран насупился и молчал. Ее это только раззадорило, и она стала ему всякие обидные вещи говорить… Тут его, видно, проняло, потому что он огрызнулся. Сказал, ты мне и раньше была не нужна и сейчас тем более, со всеми своими цацками… И хоть ты озолотись с головы до ног, но плевать я на тебя хотел. А теперь убирайся, я хочу газету дочитать, а ты мне мешаешь. Она выхватила у него газету и сказала, что он испортил ей жизнь и она этого так не оставит. Тут он обругал ее последними словами, но по части брани она ему не уступала… В конце концов она сказала, что он мерзавец, и все остальные тоже, и никто никогда ее не любил, ни капельки. Но теперь у нее есть все, о чем она мечтала, и отныне она будет делать только то, что захочет. Она даст Сильви столько денег, что той придется вернуть то, что она у нее отняла. Отняла у Лили, я имею в виду…