Акварели коммуналки

Курак Инна

Красавец Дмитрий Молохов. Высокий блондин (два метра, а может быть, и больше), с девичьим румянцем. Немногословен и деловит. Эстет во всём. Оформляет всё с художественным вкусом архитектора. Особенно удаются праздничные стенгазеты и этикетки для самодельных напитков. Два варианта рецептуры: спирт на клюкве и апельсиновый сок со спиртом «Роял» – имеют одинаковый дизайн с логотипом «Молоховка». Аккуратист и педант. Всегда вкусно пахнет. Носит свитера и любит детские мягкие игрушки. Особо тяготеет к зайцам. Лучше всего удаются трудно развязываемые узлы из длинных заячьих ушей. Сколько раз Белка с Тамарой утешали дочек, рыдающих над испорченными игрушками. И, главное, вот ведь гадюка какая! Узел завязывал намертво. Не развяжешь ни с первого, ни с десятого раза. Марусин папа

во время редких приездов развязывал руками, зубами, характером. Дети чуть подросли и придумали сладкую месть. Димка был патологическим чистюлей, что не ускользнуло от пытливых детских глаз. Поэтому девочки с огромным удовольствием распахивали свои объятия, тщательно готовясь к встрече, предварительно вымазав руки растаявшей шоколадкой, им самим же и принесённой в предыдущий визит. Особым шиком считалось пройтись испачканной шоколадной ладошкой по светлому свитеру, при этом доверчиво и ласково прижимаясь к красавцу Молохову, демонстрируя искреннюю радость долгожданной встречи. Алёнка получала по попе, именно таким нехитрым педагогическим приёмом обозначала Тамарка родительское фе. Белка лицемерно ругала Маруську, стараясь при этом не смеяться. Потому что сама была соучастницей мстительного детского движения «За заячьи уши!».

Дети чувствовали себя полноправными членами взрослой компании, участниками всего происходящего. Они крутились под ногами, от них некуда было деться и их некуда было деть. Когда взрослые разговоры становились малоинтересными, дети укатывали на велосипедах в длинный коридор. Такие бывают только в старых коммуналках и предназначены не только для велопробегов, но и для складирования ненужного хлама, место которому на свалке. Но расстаться с этим?! Позвольте, это ж реквизит!

Тимофей Ямщиков. Белкин друг детства. Их мамы когда-то работали в средней школе № 82. Выезжая со старшими классами в экскурсионные поездки, брали своих детей. В одной из таких поездок в Питер познакомились пятиклассники Тимоша с Белкой, став близкими друзьями на всю жизнь. Тимоша, всегда жизнерадостный, настроенный на праздник и всеобщее веселье, очень подходил на роль закадычного друга всегда настроенной на то же самое Белке. Они понимали друг друга с полуслова и полувзгляда. Всегда имели одинаковое мнение, двигая его большинством голосов. Искренне считали, что они вдвоём – это не просто много, это законное большинство при любом голосовании. С ними не связывались. К ним прислушивались. И они, привыкшие к вниманию окружающих, честно выполняли взятую на себя роль массовиков-затейников. Когда жизненная программа одного из них давала сбой, на вахту общего позитива вставал другой. Единая слаженная система, выросшая из детской дружбы и юношеской привязанности.

С Тимошей в одной параллели, но в разных классах этой же школы учились Саша Протасов и Дима Молохов. Да и жили все по соседству.

Их студенческая компания не была случайной, потому что все оказались связаны через друг друга. Связующим звеном, конечно же, стала парочка насмешников, отточившая своё мастерство с детства.

Когда в компанию приходила красавица Анечка Балкар, мальчики становились значительнее, мужественнее и интереснее. Белка с Томкой, обременённые семейными обязанностями и детьми, были не конкурентоспособны в её случае. Яркая красавица Анна Балкар, недавно расторгнувшая брак с бесшабашным доктором-интерном, умотавшим по распределению то ли в Чувашию, то ли в Мордовию. Теперь он, свободный от семейных уз, становился предметом мечтаний девушек то ли Чувашии, то ли Мордовии. Предметом мечтаний была и Анечка, но на более законных основаниях, чем её неудавшийся муж в этом недолгом браке. О таких экземплярах говорят: «Среди музыки и книг». Так и было. Два образования: библиотечное отделение института культуры и музыкальное училище по классу фортепьяно. Полное соответствие образу буквально и фигурально.

Но… Образование образованием, а очарование очарованием. Начитанность органично сочеталась с природным умом и внешностью. На неё хотелось смотреть и слушать, а уж когда Анечка брала в руки гитару… Выноси святых! С Белкой они дружили с пяти лет (приятное наследие компании времён

ещё родительской молодости).

Когда подружки собирались вместе, маленькая Маруся, заворожённо глядя на Аню, медленно, чтобы не шуметь и не привлекать к себе лишнего внимания, двигала свой детский стульчик, шептала:

– Девочки, вы меня только не прогоняйте. Я буду сидеть тихо-тихо…

На что девочки хором отвечали:

– Конечно, чтобы, не дай Бог, ничего не пропустить!!!

Постоянное нахождение среди взрослых сыграло свою воспитательную роль в жизни детей. И это был не самый плохой педагогический ход. Умение постоять за себя, дать самостоятельный отпор при необходимости, а иногда и напасть первым уже без особой необходимости – эти простые навыки как-то незаметно приобретались на просторах коммуналки, превращаясь в бесценный опыт для дальнейшей жизни. Девочки незаметно взрослели, адаптируясь к жизненным сюрпризам.

На приёмных экзаменах в музыкальную школу Марусе удалось добавить пунцовых оттенков на щёки белокожей Анечки Балкар. Председатель приёмной комиссии, дама последней степени перезрелости, повелительно произнесла:

– Детонька, а теперь я попрошу тебя спеть.

И детонька, подражая своему кумиру, затянула:

– Гоп-стоп! Мы подошли из-за угла!

Гоп-стоп! Ты много на себя взяла.

Теперь оправдываться поздно!

Посмотри на эти звёзды, посмотри на это небо…

Видишь это всё в последний раз!

В первый и последний раз видели Марусю в стенах музыкалки. Перезревшая дама, перед тем как огласить приговор ребёнку с полным отсутствием голоса и слуха, полюбопытствовала:

– Деточка! А кто же тебя научил этому музыкальному шедевру?

– Анечка Балкар! – с выражением выпалила Маруся в ожидании похвалы, не понимая, что нанесла непоправимый удар по Анечкиной репутации педагога детской музыкальной школы. К счастью, трудовая деятельность в стенах этого заведения для Анечки оказалась непродолжительной.

– Что же вы свою протеже ничему не научили? – Вопрос повис в воздухе, потому что был задан уже пустому месту. Аня вместе с Белкой успокаивали ревущую в коридоре Марусю.

– Я никогда!.. Никогда не буду рисовать, как Сальвадор Дали. – Это исполнялось не в первый раз. Дебют состоялся этим же летом после посещения выставки художника на Крымском валу в Москве. Тогда был побит рекорд двухчасового рыдания и прекращён при помощи нескольких шариков мороженого, купленного в Парке Горького.

– И никогда, никогда я не буду петь, как Анечка Балкар!

Вот это был сильный ход с Марусиной стороны. Польщённая сравнением с признанной мировой величиной, Анечка не то что не поругала свою несостоявшуюся ученицу. Нет! Педагогично обозвала директрису старой дурой, после чего последовало приглашение в летнее кафе-мороженое, расположенное рядом с музыкальной школой, на старой набережной. Это и спасло всех от продолжительного и малоприятного рева.

Слёзы просохли при виде шариков крем-брюле в металлической креманке. Тема закрылась сама собою. Перезрелой даме не довелось знать, что девочка Маруся выросла и, вопреки вердикту по поводу бесталанности, стала поэтом-песенником. Теперь она весьма удачно, с элементами легкой фальши, озвучивает уже свои собственные музыкальные произведения. Заработав на этом новое домашнее имя Илья Рамильевич Резник, немножечко славы и денег.

Компания увлечённо проводила осенне-зимние вечера за игрой в буриме. Прекрасная литературная забава, смысл которой заключается в сочинении бесконечных стихов, естественно, шуточных, на заданные рифмы или заданную тему. Отточенное не одним вечером стихоплётное творчество было решено направить в русло подготовки праздника. Но для этого нужно придумать, как сохранить тайну сюрприза для самих себя. Задача не из простых, потому что ни у кого вода нигде не задерживалась даже на короткое время. Придумали. Написали на бумажках имена всех участников вечеринки, кинули их в рустамовскую шапку-ушанку и тянули по очереди. На каждый фант полагалось сочинить четверостишье, в котором отражались бы особые черты характера того, чьё имя написано на клочке вытянутой бумажки: