Акварели коммуналки

Курак Инна

«Он в языках ни бэ, ни мэ,Зато играет в буриме».

Оформление новогодней стенгазеты продумывалось до мелочей с соблюдением тайн и конспирации. К сочинённому четверостишию требовалась иллюстрация. Можешь рисовать – рисуй, не можешь – вырезай из журнала «Огонёк» картинки, собирай и клей коллаж. Пропуск в новогоднюю ночь – не только приготовленное блюдо (стол собирали в складчину), но и оформленный каждым лист ватмана, который после боя курантов совершит волшебное превращение в общую поздравительную открытку.

Подготовка к празднику восхитительна своей продолжительностью и мечтательными предвкушениями. Сам праздник пронесётся мимолётным видением, для того чтобы вернуться

восхитительным сюжетом в просмотрах будущего времени. С годами эти картинки прошедшего, потому и дорогого времени станут ярким бонусом к новогоднему настроению. Ежегодный и ритуальный показ самому себе. Как «Ирония судьбы, или С лёгким паром». Этот фильм, как домашний майонез к салату оливье, придаёт особый вкус во время подготовки новогоднего стола.

Обычно такие картины хранятся на полках памяти и вынимаются из её загашников для украшения жизни сегодняшней, помеченные грифом «А ты помнишь?!».

Главное, чтобы было кому сказать это такое важное и нужное: «А ты помнишь?» Не всем выпадает такое счастье. Но кинозал одного зрителя тоже никто не отменял.

Холодным декабрьским вечером, утеплённая в старое красное драповое пальто, на деревянном табурете, как на троне, в центре кухни (привычные подмостки) расположилась Тамара. Вместо мехового воротника, пожертвованного в фонд костюмированного бала, – видавшая виды бортовка (это такая плотная подкладочная ткань, на которую пришит сам мех), ноги опущены в таз с горячей водой (профилактика гуляющей в это время года простуды). Напротив, укутанная в старый бабушкин пуховый платок (местное лечение остатков все той же простуды), побитый молью, сидит Белка, составляющая многочисленные списки: гостей, продуктов по установленному меню, вещей, необходимых для реквизита. На чёрно-белом экране 18х24 телевизора «Шилялис» мелькает сцена бала в мопассановском «Милом друге». Роскошные дамы в роскошных интерьерах. В наших интерьерах сидят наши «дамы». Абсолютное соответствие декораций (см. выше: многоквартирные дома для тараканов, расположенные среди классиков русской литературы, обшарпанные зелёные стены, неоновое освещение, неизменные семечки и две раковины с горой немытой посуды). На полном серьёзе ведётся неспешный диалог:

– Белка! Ты только посмотри, какой у неё на жопе бант! Сплошное уродство!

Белка нехотя, оторвавшись от списков, прищуривает подслеповатые глаза, поправляет на носу очки и смотрит на Тамаркино пальто, переводит взгляд на стены, столы, раковину… всматривается в крошечный экран с чужой красивой жизнью и начинает смеяться в полный голос, несмотря на поздний час и спящую коммуналку:

– Томуся! Бант-то, конечно, вместе с жопой – одно уродство! Зато мы с тобою красавицы и королевишны! Коммунальной кухни!

И от этого очевидного убожества им становится не печально, а почему-то смешно и весело. Из загашников достаётся нереально кислый «Рислинг Алькадар», выращенный на виноградных плантациях Севастопольского края, стоимостью 2 рубля 40 копеек, и нереально вкусная селёдка иваси, в избыточном и гордом одиночестве заполнившая прилавки продуктовых магазинов.

Господи! Ну почему было так весело и так вкусно?! Три деликатесных продукта коммунальных посиделок: жирная иваси (можно было запросто съесть целую жестяную килограммовую банку в один присест, даже одному), отвратный рислинг (после него желудок обязательно напоминал, что против него были совершены неправильные действия, и как месть завязывался в тугой узел), жареные семечки (не от Мартина, а от бабушек, продававших их стаканами на трамвайной остановке). Доброжелатели очень любили сочинять, что старушки покупают их сырыми на Крытом рынке, жарят, складывают в мешок, опускают туда свои ревматические ноги, проводя такую домашнюю физиотерапию теплом. Поэтому брезгливая Тамара покупала на рынке сырые семечки, тщательно их мыла. И как доказательство тыкала носом не верящую в эти байки легкомысленную Белку. Потом выливала в раковину действительно грязную воду: «Смотри, смотри. Ты эту дрянь в рот берёшь, потом удивляешься, почему у тебя расстройство желудка. А туалет, между прочим, один на всех».

Мытые семечки Вася виртуозно жарил. У него

особый талант был семечки жарить. Ни одна ни разу не пригорела.

А вторую байку про квас любила рассказывать Белка. К бочке цистерны, в которой развозили квас, полагалась тётенька в белом халате и клеёнчатом фартуке. В конструкции самой бочки имелся кран, из которого непосредственно наливался пенный квас, и второй кран или шланг, чтобы промыть кружки. Они были двух видов. Большая по 6 копеек и маленькая по 3 копейки. Квас покупали на разлив: бидонами и трёхлитровыми банками. Это предыстория байки, ну и её финал: был некий очевидец, светлый образ которого всецело зависел от настроения рассказчика. Это мог быть брат, сват, просто хороший знакомый, который никогда не врёт и не имеет ни богатого воображения, ни худой фантазии. Этот персонаж собственными глазами видел опрокинутую цистерну с квасом, на открывшемся люке которой преспокойно копошились жирные белые хлебные черви и даже не собирались расползаться! Когда фантазия разыгрывалась, в рассказ и цистерну с квасом добавляли мышей, крыс и дохлых кошек. Эффект усиливался медицинскими терминами и перечнем страданий от желудочно- кишечных проблем в результате квасного отравления. И кто это всё сочинял?! Как всегда, у народного творчества нет авторства. Правильная Тамара после третьего такого рассказа завела огромную кастрюлю-выварку, в которой летом ставила свой домашний квас.

На шум на кухню выползли заспанные дети в пижамах и накинутых одеялах, спадающих с плечиков мантиями, волочившимися по не очень чистому полу («это потому что твоя собака ходит туда-сюда»). Детям отказали во взаимности, предложили сейчас же покинуть место веселья и срочно удалиться в свои комнаты для продолжения сна.

– Почему?!! – тут же заныли обе.

– Потому!!! Поздно и холодно на кухне, – рявкнули таким же дружным хором развеселившиеся мамаши.

Дети коммуналки. Особые университеты. Разные семьи, разные уклады… Объединяет, сплачивает, учит добру и состраданию общая кухня. Символ единства. Жизнь в одной кастрюле и практически под одним одеялом (холодно зимой и очень дует с чёрного хода). Дети имеют обыкновение задавать неудобные вопросы. На которые взрослые не всегда могут дать честные ответы. Можно, конечно, эксплуатировать тему, отвечая на вопрос «почему?» интонационным многозначительным: «ПОТОМУ ЧТО…» Но очень недолго. Дети привыкли к дружбе со взрослыми, привыкли, что в какой-то степени это и их друзья, ну подумаешь, чуть-чуть постарше. А какие секреты могут быть от друзей?! Так что взрослым приходилось быть начеку, контролировать каждое слово, чтобы ни в коем случае не уронить свои авторитеты. Но жизнь в коммунальной среде давала свои всходы и как следствие – урожаи.

Марусю провожали в первый класс всей коммуналкой, с бабушками/дедушками, друзьями-товарищами. Половину Площади Революции, на которой располагалась начальная школа, заполнила Марусина группа поддержки. Ну а как же?! Первый раз в первый класс шёл первый ребёнок в их компании! Взволнованная Маруся в кружевах и бантах, ножки-спичечки в белых гольфах. Волшебный эльф в золотых кудрях, собранных в высокий хвост, с выбившейся кудряшкой на тонкой шейке. Миниатюрная Маруся обращала на себя внимание необычной красотой и утончённостью, серыми глазами, широко открытыми на мир, широко поставленными, как у инопланетянки.

Через пару месяцев с начала учебного года было решено отправить эту звонко-прозрачно-воздушную красоту самостоятельно на трамвае до школы (нужно же когда-то начинать?!!). Ребёнка надо приучать к самостоятельности (кому надо?!!). Трамвайная остановка строго напротив дверей и домашнего, и школьного подъездов. Дорогу переходить не нужно. Решились. Правда, Белка в последний момент не выдержала. Проводила дочку до ступеней передней трамвайной площадки, развернулась и впрыгнула почти на ходу в заднюю дверь уже тронувшегося трамвая. Не успела перевести дыхание от этого кульбита, как услышала родной голос в переполненном утреннем трамвае, отчётливо долетавший с передней на заднюю площадку: