Акынская песня с прологом и эпилогом
Шрифт:
На слово "валерьянка" из кухни вышел кот и просяще потянулся к Альбине.
– Барсик!
– простонал с хохотом Сид, плавно сползая по стенке.
– Я про этих трех уже не спрашиваю, но ты-то здесь откуда? Я ж тебя дома, на Мойке, запер. Ладно, покажи ей, где аптечка, раз пришел, тварь пушистая.
Кот запрыгнул на полку и принялся скрести когтями по картонной коробке. Альбина, уже с Барсиком знакомая, стала тут же рыться в аптечке, Марина же схватила кота, начала его тискать, гладить и чесать за ухом.
– Ну, мур-р, - раздался флегматичный голос, и не разобрать было в этом гаме - чей именно.
Тем временем Альбина, открыв очередную коробку без этикетки, увидела там с десяток
Нестерпимая аммиачная вонь распространилась по комнате.
– А ты уж думала - наркотики?
– поинтересовался Сид сквозь кашель, пытаясь устроить максимальный сквозняк.
– А чай еще не вскипел?
– спросила вдруг Лида.
– Лидочка, золотце, а кого я просил следить за чайничком?
– 19
Знать, что будет завтра,
Много ль в том толку?
М. Щербаков.
Ситуация у Володи сложилась не из приятных, и в одиночку из нее выпутаться было бы, пожалуй, непросто. Но, сколько Саня знал Сида, тот обращался когда-либо за советом от силы к троим людям.
Первый - некий Фима, личность известная в кругах хипующей, а также богемной молодежи и, несмотря на это, действительно незаурядная. Саня, одинаково далекий от обоих этих слоев общества, лично виделся с ним всего один раз - и то не смог толком пообщаться. Фиму он встретил у той, которую был бы более рад застать одну. И хотя ему сразу понравился этот странный паренек, да и он Фиму, видимо, заинтересовал, но сама ситуация не давала им возможности познакомиться поближе: не распознав, очевидно, в Сане его дружеского настроя, он ретировался почти сразу под каком-то благовидным предлогом.
Больше они не сходились, хотя Сид достаточно плотно общался с Фимочкой некоторое время. Потом тот "расстригся" из хиппи, увлекся иудаизмом, а теперь и вообще умотал, как это ни смешно, в ФРГ, где, судя по письмам, не работал ни единого дня, проживая за счет помощи различных тамошних благотворительных фондов. Ради этого он прикидывался то турецким безработным, то армянским беженцем, три раза принимал иудаизм в разных землях Германии, получал деньги и смывался, а то доказывал, что пострадал от фашистов в Польше. Теперь, говорят, купил подержанный автомобиль BMW и укатил в Штаты...
Второй - пожилой часовщик из мастерской Павла Бурэ, что на Невском, с которым Володя познакомился в своем обществе парапсихологов, хотя к ним старик на самом деле не имел никакого отношения. Это был просто умудренный судьбой коренной ленинградец, проживший здесь всю свою жизнь, исключая четыре года войны, и любивший поговорить о том, что за странный окружает нас город. Сам при этом он уже не удивлялся, потому хотя бы, что после шестидесяти удивляться уже стыдно и неудобно. Он и впрямь привык уже, что живет в девятой квартире (вместе с тремя соседними семьями), а рядом на той же лестничной площадке - квартира шестьдесят пятая. Внизу - квартиры 8 и 64, вверху - 18 и 19. Он привык, что в цветочном магазине продают керамику, а в остальных вообще ничего не продают. Он привык, что газеты приходят не те, которые он выписал, а когда какие, и всегда за два-три дня до срока. Последнее совсем не было для него странным: если всем почта приходит на несколько дней позже, то естественно, что кто-то должен ее получать на несколько дней раньше. Увлекшись с возрастом политикой, Иван Карлович - так звали часовщика - все же много лет не мог отличить вчерашнюю газету от завтрашней, настолько они были одинаковыми. Но в последнее время события стали лететь с такой быстротой, что никто не мог успеть сориентироваться. Никто, кроме Ивана Карловича, заранее обо всем предупрежденного газетами
Около недели назад в районной газете совет ветеранов и трудовой коллектив мастерской с прискорбием известили читателей о скоропостижной кончине Ивана Карловича от разрыва сердца. Истинная причина этого прискорбного события не вызывает сомнений: прочитав собственный некролог, старый часовщик скончался.
Третий, теперь - единственный человек, с которым мог посоветоваться Сид, - был сам Саня.
– 20
Не смолкают людей голоса...
М. Щербаков.
Зазвонил телефон. Володя вздохнул и, оставляя на полу мокрые следы, прошлепал из ванной в комнату.
– Алло?
– Ура! Он на флету!
– раздалось где-то вдали от трубки.
– Ништяк. Дай сюда, - и, теперь уже прямо в ухо, кажется, даже слюна из трубки забрызгала: - Привет, Бродяга.
– М-м.
– Как дела?
– этот вопрос, впрочем, явно не был интересен спросившему, и он сразу перешел к следующему пункту: - У тебя таньга есть?
– Есть. То есть, смотря сколько.
– Осемнадцать рваных.
– "Двадцать? Двадцать! " - донесся сбоку нестройный хор глоток в пять-шесть.
– На пиво?
– издевательски осведомился Бродяга. Потянуло его что-то на Жоржевы интонации.
– На билеты.
– Четыреста трамвайных билетов. Ты весь пипл катать вздумал?
– Так есть или нет? Люди в Москву свалить не могут.
– Чем им Питер плох?.. Откуда звонишь?
– От стамески. Уже заезжать?
– Перезвони через пять минут. Пока у меня треха.
– Ладно.
Бродяга не глядя набрал номер и стал гадать - чей.
– Слушаю.
– Бабушка? Хм... Да-да, все в порядке. Слушай, помнишь, ты у меня брала в долг двадцать рублей?
– для бабушки это было новостью.
– Ну, было, было...
– А-а, помню, помню, - сказала бабушка, проклиная в душе свой склероз.
– Так вот, может быть, к тебе сейчас, минут, скажем, через десять-пятнадцать, завалится толпа волосатых.
– Ой...
– Чаем не поить. В разговоры не вступать. Отдать деньги и вытолкать в шею.
Бабушка, привыкшая к подобным выходкам внучонка, сказала: "Хорошо, "- и повесила трубку.
Прошло, однако, полчаса, а хипы все не перезванивали: то ли деньги нашли, то ли ехать раздумали. "В любом случае, им же хуже, "- решил Сид и протянул уже руку к трубке, звонить Сане, как телефон душераздирающе заверещал. Но это звонили не хипы. Это звонил Аркаша. Закруглив разговор с ним буквально за полтора часа, Володя опять не успел набрать Санин номер. На этот раз звонила какая-то сумасшедшая девица с вопросом: давно ли он видел Лиду?
– В гробу я вас всех видел. Недавно, - вежливо ответил Сид и бросил трубку. Телефон как будто ждал этого момента и, чуть только трубка коснулась рычажков, задребезжал опять. Барковский звал его в Ижору, в кришнаитской храм. (На эту мысль его натолкнул Сэм давешними расспросами. Кстати, не слышал ли он, Сид, что там за рок-группу Сэм собирает? ) А еще через несколько минут позвонила Катя, искавшая Барковского по всем притонам.
– А он в какой-то монастырь ушел, - очень серьезно сообщил Бродяга. Разве он тебя с собой не взял?