Аламут
Шрифт:
Ночь тянулась до бесконечности. Мучительная боль никак не проходила, а сон никак не шел. Была ли Мириам любовницей этого ужасного старика? Неужели они вместе смеялись над его детской доверчивостью? Он, ибн Тахир, писал ей стихи. Он мечтал о ней, тосковал по ней, ждал ее. И все это время этот мерзкий старик, вероятно, использовал ее как свою игрушку, утолял на ней свою похоть, насыщаясь вином и ее чарами, а тех, кто верил в него, кто почитал и любил его, отправлял на смерть. Аллах, Аллах, каким ужасным было это откровение!
Но как все это стало возможным? Неужели над нами не было никого,
Мириам, шлюха! Это была самая невыносимая мысль из всех. Ее красота, ее ум, ее доброта - все это лишь приманка для идиота, которым он был! Он не мог жить после такого унижения. Вот почему он должен был отправиться в Аламут и все уладить со стариком. Он должен был это сделать, и это тоже принесло бы ему смерть. Чего же ему бояться?
Но все же! Разве красота Мириам не была самым восхитительным чудом? Какой мощный огонь она разожгла! Она запустила в нем сотню новых и неведомых сил. И вот, наконец, это осознание. О, если бы только он мог снова прижать ее к себе. И в минуту восторга раздавить ее, задушить!
На следующий день ему сообщили, что великий визирь умер. Они не стали отправлять его в Аламут и ждали, что предпримет султан.
Султан Малик-шах, который уже был на полпути в Багдад, немедленно прервал свое путешествие, когда узнал, что Низам аль-Мульк убит. Через два дня он вернулся в Нехавенд.
На мощном помосте, под небесно-голубым балдахином, среди бесчисленных знамен, венков и украшений лежало тело визиря, надушенное, помазанное и предварительно забальзамированное, облаченное в алую одежду и украшенное великолепным тюрбаном. У его ног лежали черная феска и колчан с чернилами и пером - символы должности визиря. Его восковое лицо, обрамленное красивой белой бородой, выражало благородство и спокойное достоинство.
Один за другим со всех концов королевства прибывали его сыновья на самых быстрых лошадях. Они опустились на колени перед мертвым отцом и поцеловали его холодные, окоченевшие пальцы. Стоны и причитания эхом разносились по погребальному помосту.
Когда султан увидел мертвое тело своего визиря, он разрыдался, как ребенок. Тридцать лет покойный служил своей стране! "Отец короля", - умоляет султан, - как ему подходил этот титул! Теперь он горько сожалел о своем суровом обращении с ним в течение последнего года. Почему он позволил женщине вмешиваться в государственные дела?! Он должен был запереть ее в гареме, как и всех остальных.
В лагере он узнал подробности ужасного убийства. Так вот каково было истинное лицо Хасана! Убийца мог с такой же легкостью вычислить его, а не визиря! Он содрогнулся. Нет, он не мог позволить этому преступлению распространиться. Он должен был избавиться от Хасана! И от всех исмаилитов вместе с ним. Все его замки придется сровнять с землей.
Он разрешил сыновьям визиря перевезти тело отца в Исфахан и провести церемонию погребения там. Что касается убийцы, то, по общему мнению, он должен был выполнить последний приказ умирающего визиря. "Так или иначе, он умрет в Аламуте", - говорили они. И вот султан приказал доставить к нему ибн Тахира.
Они втащили его в шатер, связанного, все еще опухшего
"Как вы смогли совершить такое ужасное преступление?"
Ибн Тахир постепенно признался. В его словах не было ничего выдуманного или искаженного. Султана прошиб холодный пот. Он хорошо знал историю, но это была самая пугающая история, которую он когда-либо слышал.
"Теперь ты понимаешь, что был всего лишь пешкой в руках мерзкого старика с горы?" - спросил он его в конце своего рассказа.
"Мое единственное желание - искупить свое преступление и спасти мир от чудовища Аламута".
"Я доверяю тебе и отпускаю тебя. Тридцать человек проводят тебя до Аламута. Следите за тем, чтобы не выдать себя слишком рано. Сдерживай свой гнев, пока тебе не позволят увидеться с вождем. Ты решительный и яркий молодой человек. Твой план должен удаться".
Позаботившись обо всем, султан продолжил свой путь в Багдад.
Тридцать человек, сопровождавших ибн Тахира, передвигались с удивительной быстротой. Несмотря на это, известие о смерти визиря опередило их на целый день. Между Раем и Казвином им попадались целые отряды солдат, возвращавшихся с осады Аламута. От них они узнали, как новость подействовала на эмира и его армию. Существовал определенный риск, что они могут попасть в руки какого-нибудь отряда исмаилитов.
Ибн Тахир заговорил.
"Я знаю тайную тропу на дальней стороне Шах-Руда. Это будет самый безопасный путь для нас".
Он привел их к мелководью, где можно было легко перейти реку вброд. У подножия гор они вышли на тропу, которая шла в гору среди гравия и кустарника вдоль русла реки. Они ехали в сторону Аламута, пока ведущий всадник не сообщил, что с противоположной стороны приближается всадник. Они спрятались в кустах по обеим сторонам тропы и приготовили засаду.
Затем ибн Тахир заметил приближающегося к ним всадника и узнал ибн Вакаса. Он почувствовал странное беспокойство. Сайидуна, должно быть, отправляет его в Рудбар, подумал он. Как бы он ни упрекал себя за это, что-то в нем все же хотело, чтобы федай вырвался из расставленной для него ловушки. "В конце концов, он не виноват, - успокаивал он себя. "Он такая же жертва коварного старика, как и я". Кроме того, он все еще ощущал какую-то странную связь с миром Аламута.
Ибн Вакас скакал среди них. Мгновенно его окружили всех сторон. Он был слишком близко, чтобы использовать свое копье. Он бросил его на землю и выхватил саблю.
"Приди, аль-Махди!"
С этим криком он бросился на нападавших. Ближайшие отступили, испугавшись столь сильного удара. Ибн Тахир побледнел, и все в нем сжалось. Он вспомнил первую битву за пределами замка, когда он выхватил у турок знамя. Он видел, как Сулейман бросился на землю и завыл от ярости, потому что Абу Сорака не позволил ему сражаться. Он видел растущую мощь и размах исмаилитов. Многотысячная армия султана только что рассеялась под Аламутом. В Иране заговорил новый пророк. Великий и ужасный пророк.... Он положил голову на шею лошади и тихо заплакал.