Аламут
Шрифт:
— И что же, они все сражаются левой рукой?
— О нет, — ответил госпитальер. — Война священна, так же, как молитва. Кровь неверных — их Святое Причастие.
— Что заставляет вас думать, будто я собираюсь участвовать в ритуалах неверных? Я намерен убивать их, а не обедать с ними.
Глаза госпитальера остановились на кресте, который носил Айдан: кроваво-красный на черном, символ крестоносца.
— Весьма благочестивые чувства. Из вас выйдет прекрасный тамплиер.
— А примут ли они меня?
— Бедные Рыцари Соломонова Храма примет
Айдан отметил, что тот не сказал «любого человека».
— Вы, госпитальеры, несомненно, более разборчивы.
— Возможно, менее рьяны. Нашей заботой является не только война, но и ее последствия. Мы ухаживаем за больными и ранеными, мы делаем все, что можем, дабы принести неверным свет истинной веры.
Айдан снова принялся расхаживать по двору. Госпитальер пристроился рядом. Он был чуть меньше ростом, но ходил достаточно быстро, хотя и прихрамывая.
— Рана? — осведомился Айдан.
Тот небрежно повел плечом.
— Небольшая, но пришлась в довольно неудачное место. Я уже излечился.
— Что, было сражение?
— Здесь всегда что-то происходит. У Сирии теперь новый султан. Мы заключили с ним перемирие, но…
— Вы заключили перемирие с сарацинским султаном?
Жиль улыбнулся, почти без насмешки.
— Вы потрясены, принц? Вы думаете, это была сплошная священная война без передышки? Сами короли Иерусалима заключали богопротивные договоры со своими врагами; они, как известно, настраивали сарацинов против сарацинов, и принимали сторону сильнейшего.
Айдан действительно был потрясен такой гнусностью, хотя по сравнению с тем, что порою творилось на далеком Западе, она и могла показаться невинной.
— Ну да, короли. Короли делают то, что должны делать. Но
Церковь есть Церковь, а сарацины — неверующие.
— Они тоже люди, и они живут вокруг нас. Мы делаем то, что должны. Мы отстаиваем Гроб Господень. Мы готовы сделать все, что угодно — не впадая, конечно, в смертный грех — дабы продолжать отстаивать его и дальше.
Айдан медленно кивнул. Это он мог понять.
— А вы? — спросил госпитальер. — Вы прибыли сюда ради святости или ради сражений?
— Ради того и другого, — ответил Айдан. — И ради моего родственника, который приехал сюда раньше меня.
— Вы любили его.
Со стороны чужака такие слова были дерзостью.
— Он был моим родственником.
Наступило молчание. Айдан продолжал ходить, но уже медленнее, спокойнее.
— Масиаф примыкает к землям госпитальеров, — сказал Жиль, — а кое-кто утверждает, что он находится на этих землях.
Айдан резко остановился.
Жиль отступил на шаг, но продолжал достаточно спокойно:
— Он находится поблизости от владений нашего замка Крак. Его владыка как-то решил убедиться, что мы знаем границы наших владений.
— Зачем вы говорите мне это?
Госпитальер побледнел настолько, насколько ему позволял загар.
— Шейх аль-Джабал — не вассал нашего Ордена. Он не платит нам дани, хотя
— Почему? Разве вы в ответе за это?
— Видит Бог, — сказал Жиль, — что мы тут ни при чем. Наш путь — открытое и честное сражение, против настоящего врага. А лорд Герейнт в любом случае был другом Рыцарей Госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского.
Айдан ослабил хватку воли: не было подвигом направлять ее против того, кто знал его не с самой плохой стороны. Он мог понять проявления доброй воли, даже если они преследовали целью выгоду. Он не мог улыбнуться, но кивнул, учтиво склонив голову.
— Я запомню, — сказал он.
Жиль выглядел, как человек, получивший отсрочку смертной казни. Он знал это, и улыбнулся про себя, хотя слова его были мрачны:
— Да, запомните нас. — Он помолчал. Тон его изменился. — А вы, сэр? Что вы собираетесь делать здесь, в нашей стране, вдали от моря?
Мстить за Герейнта. Айдан не произнес этих слов. Он ответил так, как ответил бы любому любопытному, хотя и более теплым тоном: — Я прибыл сражаться с неверными. Я собирался съездить в Иерусалим, повидать там короля, и если он захочет принять меня — «и если я захочу принять его» — стать его вассалом. Какой господин может быть превыше, нежели властитель, восседающий на троне Давидовом?
— Достойные помыслы, — сказал госпитальер. — Вы никогда не принимали во внимание кого-либо из здешних принцев?
Айдан понял, что его испытывают. Он ответил с небрежным пожатием плеч:
— Разве что Раймона Триполийского: он высокородный лорд и весьма порядочный человек. Но он принц по титулу, а я — королевской крови. Первым делом я должен видеть короля.
— Таков и король, — со вздохом сказал Жиль. В этих словах не было иронии. — Он очень молод, едва ли не дитя, и тем не менее прекрасный воин, одаренный полководец, образованный ученый, образец изящества и учтивости. И за все это… — Голос его пресекся. — И за все это Господь взыскал с него непомерно жестокую плату. Он послал нашему господину проказу.
— Но он все-таки король, — сказал Айдан. — Никто не оспаривает его права на корону.
— Такого глупца не найдется. Он действительно король. Для этого титула он был предназначен с рождения. Даже когда он достиг отроческих лет, и о его болезни стало известно, он, как и должно, оставался нашим королем.
— Люди питают необычайную преданность к нему.
Жиль покачал головой и криво улыбнулся:
— Неужели мои чувства так прозрачны? Ну что ж: вы собираетесь в Иерусалим. Я полагаю, наш господин по достоинству оценит вашу службу. Он будет рад вам. Каждый рыцарь бесценен здесь, на лезвии меж христианскими землями и Обителью Ислама. Рыцарю же ваших достоинств будут рады втрое и вчетверо больше.