Аламут
Шрифт:
Айдан не собирался звать Джоанну на прогулку, до того, как сделал это. Это было минутное побуждение, и он поддался ему, хотя это было неразумно. Она была больна и еще не совсем оправилась. Но она была довольна, и совсем перестала сердиться. На щеках ее появился румянец. Она была… не красива, нет. По Божьей прихоти вся красота досталась ее брату. Но она была, несомненно, мила, и когда она улыбалась — а это бывало редко — то становилась просто прелестной.
Он любовался сиянием этой прелести, почти не замечая, куда они едут, пока его нос не подсказал ему. Эта улица носила довольно точное название — Улица Плохих Поваров. Здесь пилигримы получали пропитание за ничтожную плату, и одним святым
Они оставили лошадей у перекрестка, заплатив какому-то парнишке, чтобы он присмотрел за ними. Так захотела Джоанна. Парнишка не должен был свести лошадей и удрать — об этом позаботился Айдан. Он и без рассказов знал, как это бывает. Храм и тысячу лет спустя оставался воровским логовом.
Джоанна, знавшая этот город так же хорошо, как Айдан знал свой омываемый морем замок Каэр Гвент, вела его вместе с молчащей служанкой через площадь, похожую на пещеру. Все города Востока были таковы: они прятались от солнца, зачастую под сводами, такими, как этот, под которым они проходили. Свет проникал сквозь узкие окна, словно в церквях, и лампами под сводом. Но было здесь удивительно свежо и прохладно. Здесь смрад человеческих обиталищ перебивался запахом сладостей, травы, фруктов и цветов. Шум стоял такой, что Айдан пошатнулся. Он быстро приглушил свои ощущения. Он не знал, как коты, живущие на рынке, выдерживают это.
— Они рождены здесь, — сказала Джоанна. Он говорил вслух, не замечая этого: явный признак смятения. Она смотрела на него. — Вы не бывали здесь раньше.
Он свирепо посмотрел на нее. Она даже не смутилась.
— Мы ездили к воротам и на равнину, — ответил он резко, потому что она не собиралась отводить взгляд. — За стены. Чтобы скакать вместе с вольным ветром. Я… не очень хорошо чувствую себя в городах. Это… — Лоб его был влажен. Проклятье.
— Вы хотите вернуться домой?
— Нет!
Она чуть вздрогнула. Казалось, его слабость сделала ее сильнее. Она не позволила себе взять его за руку, но сказала:
— Вы должны были счесть Акру ужасающей.
— И Венецию. И Рим. И Марсель. И Париж. — Называя эти имена, он словно изгонял их. — Акры была хуже всего. После моря… И такой большой город. Джаффу я с трудом смог вытерпеть. Здесь просто неуютно. — Если она и поняла, что это ложь, то не сказала этого. — Вы сердитесь?
Он застал ее врасплох. Но она пришла в себя так быстро, что он залюбовался этим. Он решил попробовать восточных фруктов: апельсинов, лимонов, желтых райских яблок. Со всем этим, с сыром, купленным на другом конце рынка, с вином из таверны, стоящей в тени Гроба Господня, они устроили маленький пир. Джоанна уже забыла, или по крайней мере решила не вспоминать, что герой легенд ее детства в стенах города проявлял постыдную трусость.
Многие из знакомых Айдана могли бы плениться этим городом — святостью, облекающей Иерусалим, словно мантия. Он сам мог бы оказаться достаточно безумен, чтобы поверить в это — и при всем своем упрямстве оказаться в самом сердце этого человеческого муравейника. Он поднял глаза на купол, к которому они подошли. В нем не было такой сияющей красоты, как в другой святыне Храма, Горнем Своде, поднимавшемся, словно солнце, на востоке Иерусалима. Этот носил печать мрачного величия — он был средоточием всех обетов всех людей, осенявших себя святым символом креста. В честь этой святыни получил свой титул Король Иерусалимский, как и любой рыцарь, встававший под его знамя: Защитник Гроба Господня. Здесь.
Сначала здесь был только надгробный камень. Простая могила, не украшенная ни надписью, ни орнаментом, пустая. Только три дня пребывало в ней тело, а затем исчезло.
Набожность
Они взошли на крутой холм и прошли в ворота меж византийскими колоннами. Толпа паломников притиснула всех троих друг к другу. Айдан заново осознал высокий рост Джоанны — она была едва ли на ладонь ниже него — и удивившую его силу ее тела. У нее были длинные ноги и руки, но плечи ее были широкими, как и бедра, а груди — полными и упругими.
Она и не думала о нем, лишь осознавала его присутствие рядом. Нетерпеливо бормоча что-то, она высвободилась из толпы и остановилась во дворе. Вуаль ее соскользнула. Хотя волосы ее были туго стянуты лентами, несколько прядей выскользнуло из прически, отсвечивая на солнце красно-золотыми бликами и отливая благородным глубоким цветом вишневого дерева.
Служанка с похвальной и раздражающей готовностью вновь прикрыла волосы Джоанны. Та едва заметила это.
— Смотрите, — сказала она. — Там.
Там было два портала; третий, справа, вел в храм Кальвари. Слева возвышалась угловатая звонница, молчавшая в этот час. Ее венчал купол, как, видимо, все строения =в землях, находившихся под властью ислама либо Византии. За ним виднелись странные очертания Храма Гроба Господня, и новый купол, а чуть поодаль от них — увенчанная небольшим куполом башня церкви Святой Елены. Все это сверкало, и не только от святости. Те, кого почитали здесь, в Сердце Мира, даровали этому месту богатство.
Несмотря на всю толкотню, давящее сияние солнца и святости, болезненный гул города, который не оставлял Айдана с тех пор, как он прошел во Врата Давида, здесь он почувствовал себя спокойнее, чем где бы то ни было — разве что под открытым небом. Ему захотелось сказать вслух: «Смотрите! Есть ли на свете более святое место? Посмотрите, как оно приветствует меня!»
Джоанна не спрашивала, чего он хочет. Она заняла свое место в колонне паломников, и он встал за нею. Джоанна не чувствовала скуки, глядя на знакомые с детства места: она словно бы обрела новые глаза, потому что с нею был Айдан, видевший все это в первый раз. Мостовую под ногами. Опоры, поддерживающие свод. Колонны, окружающие Гроб Господень, и над ними ротонда, открытая небу. И подле этого величия Бога — величие тех, кого изображали мозаичные картины на стенах: Святая Дева; ангел, принесший Благую Весть; апостолы; Император Рима Константин во всей своей славе; святой Михаил с мечом; пророки; святая Елена, несущая Истинный Крест Господень; и в центре всего этого — младенец Иисус, ради которого все это было свершено.
Но сама могила была сокрыта. Среди всего этого величия она лежала под камнем, за низкой дверью, у которой на страже стоял священник, направлявший каждого из паломников к святыне. Все здесь были равны — король и простолюдин, рыцарь и монах, раб и свободный человек. Человек или не-человек.
Айдану захотелось исчезнуть. Если бы только священник знал, кто проходит под его рукой, не ведающей устали и церемонного обхождения… Мимолетно пронеслась мысль: «Еще полчаса, и Марбод мне в помощь, и, во имя Тела Господня, если он промедлит лишнюю секунду между мною и сокровенным…» Но священник даже не видел его лица, не сокрытого чарами, не видел широко открытых глаз, по-кошачьи отсвечивающих зеленым в свете ламп. Айдан опустил взгляд, перекрестился и сошел в прохладную каменную мглу. Пустая, и потому почитаемая могила. Он коснулся лбом камня. Пустота. Даже молитва здесь была безмолвна. Она просто была.