Алас в тумане войны – 2. Бетхэй и оплот

Лорд Уриэль

Порою ощущаю себя целым миром – и небо так холодно, да клубятся облака на до мной. И ураганы то мне не страшны. И бури бессильны… Однако ж… Я был несчастным, с ношей на плечах непосильной, шёл я дорогой чуждой всем, зато ровной, красивой.

Позднее лето – великолепное пора перемен и празднований! Нет той страны, в которой бы жители не проводили каких-нибудь весёлых и красивых обрядов, иль пиршеств. Поэтому шир-тулан отправляется в соседнее государство, покидает страну, свою сейи, подданных, любезно ответив на приглашение

одного радушного божества. Талами сама изъявила желание остаться дома, сославшись на плохое самочувствие.

В это время совсем ещё маленький, но уже почти юный, совершенно безголовый, Бетхэй, благодаря своей неслыханной в истории мира истерике, достиг невозможного – убедил Амилэя оставить его во дворце за главного. ОДНОГО. Мальчику на плечи легли обязанности временного правителя, под курированием регента – верховного маршала Арэйма. Которого, от услышанного, внезапно свалила мигрень, заставляя не вставать с постели ближайшие пару дней.

Но проходит время и довольный, да отдохнувший шир-тулан возвращается во дворец, к семье и верноподданным, ждавших родного правителя, как никого другого в своих жизнях. С таким радушием государя не встречали ещё никогда, он был немного сбит с толку, не понимая откуда столько радости на него одного свалилось. Чётко ощущался в воздухе какой-то подвох.

И в этот роковой момент, воспользовавшись случаем, наследник почти слёзно просит отца отпустить его на поиски младшего брата, чтобы вернуть его в семью. Шир-тулан, опасаясь нового скандала, даёт своё добро и отпускает юношу на поиски, готовя масштабный «конвой».

Бетхэй, разозлённый беспокойством царственного отца, берёт своего слугу и в спешке покидает императорский дворец. Окольными путями, разумеется.

Во время путешествия лум-ай прячется и костерит божественное благословение, что запрещает ему убивать и калечить других. Будь его воля – он бы сразу показал врагам, где звёзды на небе погасли!

Однако всё, на что способен был юноша это – сковывающие цепи, которые лишали всех чувств и запрещали двигаться любому живому существу. На неживых это не распространялось… Поэтому лум-ай всеми силами избегал встреч с нежитью, включая полуживых и кровососущих. Последних двух видов он боялся хуже грозы от гнева Амилэя, по этой нелепой для божества причине и скрывал свою сущность, притворяясь обычным человеком.

Юноше было не по себе от того, что слуга постоянно молчит с тех пор, как они уехали, поэтому доставал его, кидая семечки в широкую спину. Затем лум-аю стало совестно и он попросил прощения. А после всё равно заставил мужчину тащиться следом за своим конём. Бетхэй действительно был избалованный, но Теянри, слуга, не сказал ни слова против, убеждённый в неприкосновенности лум-ая. Он покорно принимал на себя все тяготы сопровождения царственной особы.

Дорога была несколько опасна и посему юноша направлял слугу куда-то вперёд.

Вскоре наступили сумерки и не бывавшему снаружи юноше в подобное время суток, да ещё и на природе, стало страшно. Он то и дело хватался за край плаща Теянри, словно тот мог спасти его от неведомой жути, скрывавшейся во тьме.

Слуга вздохнул: «Господин, тебе бы укрыть голову капюшоном или надеть корону.»

Тот

огрызнулся: «Я тогда плохо вижу! Или мешает!»

Мужчина хмыкнул и не стал спорить, лишь заверив: «Это ещё не предел темноты, как ты знаешь. Снаружи стольного Ирита нет вечных огней и сила шир-тулана не действует за пределами круга.»

«Да-да… сосредоточие! Помню.» – Юноша всё-таки набросил капюшон. – «Мне неприятно находиться во тьме, она будто пожрёт меня, обглодает кости… и…» – Он схватился за лицо, глядя сквозь пальцы на дорогу. – «Это же ужас!..»

Слуга смиренно перехватил поводья и привязал к своему седлу. Только спокойно вздохнул, вместо тысяч слов. А что тут скажешь? Юношу можно понять – наследник под строжайшим присмотром и только изредка нарушавший комендантский час, который должен был соблюдать лишь он один и все его слуги. Жизнь во дворце была для лум-ая достаточно строгой.

Кроме как для Теянри. Он же оплот всё-таки.

Чувствуя себя странно и уловив подозрительные звуки со стороны леса, мужчина поёжился и постарался укрыться плащом посильнее. Не помогало. Какие-то нехорошие предчувствия терзали его душу, предостерегая на пути. И он вправду пожалел, что не озаботился поиском ночлега раньше.

Заметив, что слуге «холодновато», юноша снял с себя шарф и, сложив как умел, скомкав и спутав концы, запустил тому в голову. Конечно слуга не поймал, но лицо его описало всё, что он думает о своём через чур заботливом господине.

Проехав ещё около получаса спутники остановились подле одного огромного дерева. Слуга молчал, не зная больше вариантов, которые мог бы предложить привередливому лум-аю. А больше то и выбирать было нечего, не на улице же ночевать, верно? Это понимал и сам юноша.

Он с яростью дёрнул слугу за локоть: «Что это?! Древо духов? Ты можешь поставить обереги для защиты?»

При слове «обереги» Теянри странно взглянул на господина и едва подавил улыбку, но ответил с совершенно серьёзным выражением на лице: «Древо духов – это дом странника. Я удивлён, что ты этого не знал, уважаемый лум-ай.»

«Кто ты такой, чтобы оскорблять меня?!» – Юноша был в таком гневе, что спрыгнул с коня и выругался, проклиная наглость бессовестного слуги.

Мужчина запоздало попытался помочь господину с вещами, но тот словно был околдован злобой и, войдя в древо, хлопнул у него перед носом дверью. Стреножив коней, Теянри развалил кучу листьев огромного лесного лопуха, готовясь спать снаружи, пока не получил сапогом в бок. Удар был безболезненным, но неприятным.

«Заходи немедленно!!!» – Потребовал юноша, отчаянно хмурясь. – «Я признаю, что погорячился и прошу прощения.»

«Как прикажешь.» – Произнёс слуга, глядя на лум-ая, как на дурака.

Неудивительно, что несмотря на всю любовь государя Амилэя к своему сыну, он не назначил его великим судьёй. Видать опасался несправедливых решений и недовольства народа.

С другой же стороны… Этот мальчишка совершенно несамостоятельный балбес!

Ночь прошла на удивление спокойно, даже для слуги, который, порой, просыпался, привыкший ко внезапным пробуждениям лум-ая. Но юноша выглядел очень бодрым, полным сил вершить не благие дела. Страшно представить, что он задумал.