Алая маска
Шрифт:
К счастью, по пути от двора Окружного суда до дверей своей камеры я не встретил знакомых – даже простое приветствие, не говоря уже о какихто рассуждениях, было бы сейчас для меня невыносимо. Проскользнув к себе, я быстро заперся изнутри и подготовил дело к передаче. Задумался над коробкой с вещественными доказательствами: ножом, изъятым из руки трупа, – кровь на нем засохла жирным потеком, и картоном, на который я снял отпечатки крови со стены над ложем трупа. Мне почему-то было жаль отдавать эти вещи Пле-вичу, который, как я уже упоминал, скептически настроен ко всем видам доказательств, кроме личных показаний. А, махнул я мысленно рукой: мне
И вот, бережно неся папку со следственными документами, я отправился к Плевичу, смутно надеясь не застать его в кабинете. Но он ждал меня.
– Послушайте, Алексей, – сказал он после того, как я положил ему на стол предмет его вожделения и собрался уйти, – я ничуть не верю в вашу недобросовестность. И полагаю побег заключенного ужасной случайностью, в коей вы совсем не виноваты. Будем надеяться, что все очень быстро разъяснится.
Я кивнул ему и, не вступая в диалог, быстро ушел, не дав припомнить про вещественные доказательства. Мне показалось, что Плевич даже сочувствовал мне, но зная свою доверчивость, я отогнал желание принять это сочувствие. У меня даже мелькнула мысль о том, что Плевич каким-то образом способствовал моим неприятностям, но я тут же устыдился. Это было несправедливо – обвинять в собственных промахах более ответственного товарища. Оставалось надеяться, что он не употребит свою следственную власть во вред делу и достигнет определенных успехов в расследовании, кои ускользнули от меня.
Выйдя от Плевича, я прокрался к камере Ма-руто-Сокольского и поскребся в дверь. Маруто открыл мне и, впуская меня, украдкой быстро оглядел коридор за моей спиной – не видит ли кто, как я вхожу к нему. Меня это больно резануло, но что ж делать: я понимал, что с недавних пор стал подобием прокаженного для моих товарищей, и общение со мной может навлечь гнев начальства и прочие неприятности, проще говоря, скомпрометировать. И обижаться на это не следовало.
Впустив меня, Маруто торопливо запер дверь изнутри, и я утвердился в своих горьких предчувствиях: мои товарищи избегали общаться со мной открыто. Я – изгой.
– Что с делом? – сразу спросил меня Маруто.
– Я только что передал его Плевичу, – ответил я, и Маруто дернулся.
– Как – Плевичу?! – страшным голосом сказал он. – Ведь теперь все пропало! Алексей, как же вы не понимаете! Плевич погубит и дело, и вас, несчастный!
– Меня? – удивился я. Кто же и как может погубить меня более, чем это сделал я сам? А вслух продолжил:
– Но что же я мог поделать?
Маруто забегал вокруг меня по тесной камере, размахивая руками, насколько позволяло пространство, и то и дело задевая меня и стены:
– Да что угодно придумать, только бы не допустить этого! Вам следовало уговорить Залевского передать дело мне, только так мы смогли бы оправдать расчет!
– Помилуйте, Маруто! – я был удивлен, ведь Людвиг знал, что не в моем положении было ставить условия начальству. – И потом, что за расчет? При некоторых своих недостатках Плевич – очень ответственный следователь, и я уверен…
– Молчите, Алексей, – досадливо перебил меня Маруто. – Молчите. Все это неспроста, вы что, не видите? Плевич ведь у вас просил дело ему передать? А потом вдруг с вами стали происходить
Бедная голова моя отказывалась соображать, а Маруто напирал, убеждал меня:
– Да вас хотели подставить под монастырь, специально опоили, часы украли, чтобы подбросить потом, чтобы оговорить вас… Ну подумайте же, Алексей, кому выгодно было отстранить вас от следствия?
– Вы намекаете, что это Плевич все подстроил? Чтобы только получить дело в свое производство? Нет, не верю…
Маруто махнул на меня рукой.
– Да вы не от мира сего! А кому еще это надо было?
Я решительно отказывался понимать все эти интриги, но Маруто не на шутку разволновался.
– Короче сказать, Алексей, надо исправлять наш промах. Я должен получить дело в собственное производство!
– Но как вы это сделаете? – вяло поинтересовался я.
Вдруг меня скрутил такой жестокий приступ голода, что я едва справился с резью в желудке и тошнотой. Я вспомнил, что с вечера не ел ничего, и тошнота подступила к самому горлу, а на лбу вышла испарина. Маруто умолк на полуслове и встревоженно заглянул мне в глаза. Еле справившись с недомоганием, я кивнул Людвигу – мол, все в порядке, но он то и дело на меня посматривал с беспокойством.
– Вам надо было убедить Залевского, – повторил Маруто, и я усмехнулся.
– Не до того мне было. Кстати, куда вы делись из полицейского управления?
Маруто бросил на меня быстрый взгляд.
– Вы не понимаете, Алексей? Если бы нас застали вдвоем там, откуда сбежал фигурант, неизвестно, как дело повернулось бы.
– Так вы успели уйти до прихода полицейского начальства?
– Ну конечно! Барков – если вы его имеете в виду – меня не видел. А рядовые агенты в лицо меня не знают.
Маруто говорил об этом как об очевидных вещах, а я с трудом мог вникнуть в ход его рассуждений. И верно, если нас хоть как-то упрекнут в сообщничестве, не видать ему дела. Стало быть, и я буду уже предоставлен воле случая и усмотрения моего недоброжелателя Плевича (хоть он и использовал каждый повод, чтобы заверить меня в обратном, я почему-то все более убеждался, что он не искренен).
– И уж тем более не стоило меня там видеть окружному прокурору, – продолжил Маруто.
– Да ведь я сказал Залевскому, что вы там были, – признался я, уже раскаиваясь в своем длинном языке. Ну, действительно, кто меня спрашивал про Маруто?
Маруто бросил на меня красноречивый взгляд, от которого мне стало еще тошнее, и с досадой пристукнул кулаком по столу. Явно хотел сказать что-то нелицеприятное в мой адрес, но, видно, сжалился надо мной и смолчал.
– Скажите, Людвиг, – нерешительно обратился я к нему, желая подсознательно увести разговор от своих промахов, выраставших теперь до невероятных размеров. – Вы лучше меня ориентируетесь во всех этих тонкостях, я же не обладаю вашим чутьем… Скажите, замечали вы, что Залевский пристрастен ко мне и будто бы неприязнь испытывает? Еще до сегодняшнего моего faux-pas [5] в полицейском управлении, конечно, тут я бы сам себя невзлюбил, мягко говоря. Или я мнителен?
5
Досадный промах (фр.)