Алая Завеса
Шрифт:
— Твоё дело и твоё право.
— А дом миссис Скуэйн? Всё её состояние? Кому это досталось?
— На самом деле эту информацию я не могу распространять. Но ты не являешься посторонним человеком. Дом и все банковские счета оставлены некой Клаудии Бартон.
— Клаудия? — удивился Юлиан. — А кто это?
— К сожалению, этого никто не знает. Узнаем тогда, когда она приедет получать своё новое имущество.
Даже Юлиан не знал, что такая Клаудия Бартон. Хотя знал он о Ривальде больше, чем основная часть этого города
— Сорвенгер пролежит на лечении несколько месяцев, после чего его дело будет направлено в окружной суд, — перевёл тему Тёрнер, не дав времени Юлиану подумать-. Слушания состоятся в конце января — начале февраля. В случае чего, будь готов.
— Я не хочу на суд…
— Если вызовут, придётся.
Тёрнер посмотрел на наручные часы, которые носил почему-то на правой руке и спохватился:
— Мне пора в Департамент. Время поджимает.
— Похороны Ривальды были сегодня?
— Да. Сожалею, что ты на них не попал.
Он встал, а Юлиану так и хотелось крикнуть ему в спину, что он ничего не смыслит в сожалении. Однако сказал ему юноша другое:
— В одной книге я прочитал, что истина важнее свободы. Вы не согласны с этим?
— Согласен, — обернулся Тёрнер. — Но откуда нам знать точно?
Он эффектно закрыл дверь и ушёл. Теперь уже не только кресло инспектора, но и сам кабинет казался мёртвым. Ещё недавно он был заполнен всевозможными красками общества — Ривальдой, Уэствудом, Сорвенгером. В этом кабинете умер Иллиций, в этом кабинете Юлиан прожил едва ли не половину последнего месяца.
Теперь же в воздухе витала пустота. Одно радовало — вскоре это место снова должен был занять инспектор Глесон.
А уже спустя два часа полностью свободный Юлиан стоял возле могили Ривальды Скуэйн, сжимая руку Пенелопы, и не мог подобрать нужных слов.
Могильный камень был выполнен в самом простом стиле, без излишеств, украшений и богатств. Сверху было выбито большими золотистыми буквами «Ривальда Скуэйн», причём и второе имя использовано не было. Сразу под инициалами красовались годы жизни «1971–2010». Никаких грустных фраз, наподобие «Requiescat in pace», никакой принадлежности к религии. Только имя и годы жизни.
— О чём думаешь? — решила нарушить неловкое молчание Пенелопа.
Юлиан ответил не сразу, потому что не знал, что сказать. Эмоции переполняли изнутри — подавленность, гнев, ненависть. А вот слов было мало.
— Она не могла так поступить с нами, — выдавил из себя юноша. — Как она могла оставить нас в столь трудный момент?
— Я так и не поняла, что произшло тогда на крыше…
— Тебе и не надо понимать.
— Постарайся объяснить.
— Всё очень просто, — ответил Юлиан. — Ценой своей жизни она спасла город. Уничтожила оружие Молтембера, и, судя по всему, и его самого.
— Она могла спастись так же, как
— Не могла, — отрезал Юлиан. — Выходом была только её смерть. Но она не могла! — закричал Юлиан. — Она должна была что-то придумать, чтобы не умирать! Её же считают самой умной в этом городе, у неё всегда должен был быть план.
— Ты любил её? — робко спросила Пенелопа.
— Что? В каком смысле?
— Ты был привязан к ней.
— Я её ненавидел, — сознался Юлиан. — Теперь же я и сам не знаю, что ощущаю. Я не хотел, чтобы она уходила. Когда тебе или мне будет страшно — кто придёт на помощь? Мы сами за себя?
— Мы есть друг у друга, — сказала Пенелопа и прижалась к Юлиану.
— Есть, — кивнул Юлиан, в сотый раз прочитав имя на могильном камне.
Он всё ещё не верил в то, что это могло случиться.
— Самое главное, что город в безопасности, — рассудила Пенелопа. — Если бы не смерть миссис Скуэйн, мертвы были все.
— Не утешает. Однажды мы должны будем отомстить, — сказал Юлиан, и выражение его лица полностью окрасилось оттенком ненависити.
— Главное — не спеши, — сказала Пенелопа. — Не забывай — у тебя есть я. И всегда буду.
Она повернула Юлиана к себе и крепко-крепко обняла его. Только вот Юлиан не ощущал себя в безопасности, находясь в этих объятиях. Он начинал ощущать себя чужим.
— Подожди, — остановилась Пенелопа. — Что шуршит у тебя в кармане?
— Да так, ничего, — попытался отвязаться Юлиан, но не тут-то было.
— Нет-нет, покажи.
— Юлиан молчал.
— Я сама возьму.
Со скоростью света она распахнула пальто Юлиана и вытащила из внутреннего кармана подозрительную бумажку.
— Зачем это тебе? — спросила она, вглядываясь в буквы, которые видела и надеясь, что всё это ей мерещится. — Зелёный Альбион — Свайзлаутерн, через два часа…
— Ты всё понимаешь…
Пенелопа держала ненавистный билет в своих руках и готова была порвать его, раскромсать и сжечь, но никуда не отпускать Юлиана.
— Ты не должен уезжать. У нас семестр в разгаре. И я…
— Мне стал ненавистен этот город. Он принёс много зла. Прости, я больше не могу тут находиться.
— А я как же?
— Прости. Может быть, я вернусь… Может нет…
Что должно следовать дальше? Пощёчина? Нет, Пенелопа держалась.
— А знаешь, что? — выпалила она. — А езжай, куда хочешь! Только… Только я буду тебя ждать.
А не стоит, подумалось Юлиану. Только вслух он ничего не сказал. И не скажет.
— До встречи, — выпалила она, развернулась и ушла.
На могильный камень упала снежинка. Первый снег в этом году. Снег, который Ривальде увидеть было не суждено.
Юлиан даже не проводил взглядом Пенелопу. Не хотел. Не мог. Он не хотел никого видеть, в том числе и её. А ведь недавно думал про себя, что всё готов за неё отдать.