Альбион

Грант Джон

Вернувшись к толпе, он притворно-ласковым голосом сообщил:

— Наш малышка намочил свои порточки.

Раздался громкий смех. Подняв глаза, Ремен заметил, что ни Лайан, ни Сайор не присоединились к издевательствам, а просто разглядывают его. Он попытался уверить себя в том, что в их взглядах есть доля симпатии.

— Ты говорил, что ты наш друг, — сказал Тот Кто Ведёт спокойно, когда шум немного стих.

— Да.

— Тогда мы некоторое время будем обращаться с тобой так, будто ты и впрямь друг.

Лайан подозвал одного из крестьян.

— Принеси ему свежую одежду. И попроси у кого-нибудь корыто.

Нашему новому другу срочно необходимо вымыться.

Ремен не верил словам крестьянина. Вместо этого он решил, что его собираются заживо сварить в кипятке. Он упал на землю и протянул руки в сторону Того Кто Ведёт, моля о пощаде.

— Не будь таким трусом! — сурово сказала Сайор. — Если бы мы захотели убить тебя, то уже давно сделали бы это.

Лайан взглянул на неё и засмеялся. Она напомнила ему его мать: та же прямота, желание сразу раскрыть карты, а не ходить вокруг да около. Услышав смех, Сайор недовольно взглянула на него, но затем улыбнулась и подъехала ближе к Лайану.

— Ведь ты оставишь его в живых? — спросила она.

— Не могу обещать, — его лицо помрачнело.

— Он такой дурачок; убить его — всё равно, что убить щенка, — сказала она.

— Я бы не хотел его убивать, — пожал плечами Лайан, — но, если он окажется верным слугой Дома Эллона, я не вижу другого выхода. Мы не можем оставить его у себя.

— Почему?

— Сайор, любовь моя, пройдёт немного времени, и мы вступим в настоящую войну с Эллонией. Присутствие этого человека — лишнее доказательство тому. Он, по всей видимости, шпион, хоть и плохой шпион. А это означает, что нас разыскивают войска Эллонии. Вскоре они найдут нас. И если мы не удостоверимся, что этот человек будет помогать нам, он станет лишним грузом у нас на шее.

Сайор потрепала гриву лошади.

— А что, если я поручусь: он будет служить нам или, по крайней мере, не предаст? — спросила она, не глядя на Лайана.

— Твоего поручительства будет недостаточно, любовь моя, — он оглядел далёкие холмы.

— Тогда, если дойдёт до этого, обещай убить его быстро. Хорошо? Не мучай его.

— Нет.

— Прошу тебя. Я сказала ему, что мы — не дикари. Не опровергай моих слов.

— Я же сказал, Сайор. Постараюсь.

Она явно начала раздражать его. Продолжая защищать эллонского шпиона, она скорее всего лишь повредит ему.

Дым от костра заставлял лошадь фыркать, а у Сайор слезились глаза.

— Я люблю тебя, — сказала она, — но не смогу вынести, если ты начнёшь пытать этого человека. Мы не эллоны, чёрт возьми.

— Сайор… — сказал он.

Но она уже мчалась прочь мимо огней и палаток лагеря, яростно стуча пятками по бокам своей лошади.

Лайан вздохнул.

«В том-то и беда с женщинами, — подумал он, — что они вытягивают из тебя обещания, которые ты вряд ли сможешь сдержать».

Он смотрел ей вслед, пока она не превратилась в далёкую крошечную фигурку, а затем повернулся к Ремену.

— Докажи, что ты наш друг, — резко потребовал Тот Кто Ведёт.

Человек, который незадолго до этого разрезал верёвку на руках Ремена, теперь нагревал в костре свой эллонский меч. Сталь уже светилась тусклым красным светом.

Бородач украдкой подмигнул Ремену.

— Я ваш друг, — с безнадёжностью в голосе сказал шпион, его глаза отчаянно шарили по небу. «Почему Солнце забыло обо мне?»

—

Ладно, — спокойно сказал Тот Кто Ведёт. — Мы скоро узнаем об этом.

* * *

Сайор злилась на себя, пришпоривая пятками лошадь: животное было не виновато в том, что она так рассердилась на Того Кто Ведёт. Сайор хотела уехать от своего любовника как можно дальше и как можно быстрее. Крестьяне едва успевали выскочить из-под копыт её лошади, у которой в уголках рта уже показалась пена. Лайан воспринял её слово чести, как шутку. Конечно, если он захочет быть простым царьком варваров, который приказывает убивать каждого, вставшего у него на пути, она никак не сможет остановить его. Но если он действительно решит, что пытка этого несчастного дурачка — необходимый вклад в его дело, она больше не будет его любовницей и даже воевать не станет вместе с ним. Не было смысла воевать с Домом Эллона, чтобы сменить одну тиранию на другую, столь же жестокую.

Она выехала за пределы лагеря, спрыгнула с лошади и, приласкав животное, пошла к глубокому оврагу с обрывистым краем.

Ей вдруг подумалось, что проще всего подойти к обрыву и прыгнуть вниз. Как будто что-то притягивало её к лежащим на дне камням. Зачем жить дальше? Никого никогда не интересовало её мнение; Лайан всегда только притворялся, что прислушивается к нему. Может, она нужна ему только для постели?

Обрыв находился метрах в двадцати от неё, к нему вёл покатый спуск, поросший травой, кустарником и чахлыми деревцами. Если она прыгнет и полетит, как птица, то смерть среди камней будет хоть и болезненной, но быстрой.

Сайор, присев на корточки, осторожно спустилась к обрыву и обнаружила с удивлением, что её настроение улучшилось: впервые в жизни её судьба зависела только от неё. Она могла умереть или остаться в живых; выбор за ней и только за ней. Если умрёт, ей больше не надо будет задумываться о судьбе Альбиона.

Хотя она была атеисткой, как, впрочем, и все остальные крестьяне, что-то подсказывало Сайор, что она получит новую жизнь, в которой беды других смертных — крестьян или эллонов, будут иметь для неё очень небольшое значение.

Да, но это ещё не всё.

У крестьян, которых эллоны убивали или насиловали, не было выбора. Они принимали свою судьбу, потому что не знали другой; по правде говоря, многие из них, как ни странно, были довольны своей жизнью, ведь они боялись перемен: новое, неизвестное пугало их. И всё-таки это были люди.

Болтая ногами на краю оврага, она смотрела на далёкие просторы Альбиона. Их очертания постоянно менялись, как струи воды на стекле.

Она скинула ботинки и стала наблюдать, как они прыгают по камням, пока ботинки не скрылись из вида. Пошевелила пальцами ног и почувствовала радость от того, что их обдувает ветер.

«Я умру или останусь жить?»

Так легко было прыгнуть с обрыва и так легко было не прыгать. Труднее всего было принять решение.

Она не чувствовала глубокой любви к человечеству и не собиралась посвящать жизнь служению ему. Она спасала людей по мере возможности и только потому, что видела в этом свою этическую обязанность. Кроме того, она не терпела убийств. В глубине души её не волновало, что случится с трусливым эллонским пленником, но разум подсказывал другое.

Что бы ни… Что бы ни… Мысль ускользала от неё.