Александр Благословенный
Шрифт:
Иглы, сучки цеплялись за одежду, словно не хотели пустить зашельцев дальше. Несколько раз Александр испуганно замирал от шума птичьих крыльев. Увеличенные собственной тенью, меж высаженных в кадки пальм и кипарисов, апельсиновых и лимонных деревьев проносились голуби, похожие на гарпий, стаи воробьев вспархивали с оглушающим стрекотом. И вдруг заухал то ли сыч, то ли филин.
Они шли сквозь чащу, раздвигая ветки лиственниц, пихт, олеандров, туй, карликовых кленов, с иных ветвей осыпались лепестки белых жирных цветов.
— Куда
— Это «Большой каприз» императрицы Екатерины. Она любила тут отдыхать. А батюшка ваш распорядился закрыть сей парадиз.
— Приют блудницы, — вспомнив, прошептал Александр.
По узкому, залитому лунным светом и продуваемому ветром в разбитые окна переходу они прошли в огромный, хотя и необозримый из-за темноты зал.
Сверкали латами и шлемами фигуры рыцарей в полном боевом доспехе от поножей до кирас и оплечий. Озираясь, Александр чуть не наскочил на громадного, закованного в железо боевого коня, на котором восседал рыцарь с копьем и щитом.
Он посторонился и едва не угодил в объятия собственного отца. Он не сдержал крика. Портрет Павла I в рост стоял на полу, прислоненный к стене, и лунный блик наделял зловещей живостью желтое курносое лицо. Он был в костюме мальтийского кавалера с выставленной вперед тростью и, казалось, шел навстречу сыну.
Александр вытер мокрый лоб, обошел стороной портрет и вновь шарахнулся: к нему качнулась бабка Екатерина в роскошном, хотя и обветшалом платье с оборванными кружевами, с жеманно улыбающимся ртом и лысым черепом — фарфоровая фигура для какого-то увеселения на пружинах и шарнирах. Она продолжала раскачиваться, когда он ее огибал.
И тут его ждал последний и самый ужасный сюрприз: пробная восковая фигура Петра I растреллиевой работы: длинное тулово, острые колени и совершенно голая, без усов, бровей и волос, круглая, как шар, голова. Прижимаясь к стене, Александр ополз великого предка и оказался в другом проходе.
— А вы тут как свой, — обратился он к Аракчееву. — Крепкие у вас нервы, граф.
— Не жалуюсь, государь, — обычным сиплым голосом отозвался фаворит. — Этих бояться нечего, бояться надо живых.
— Далеко нам еще?
— Мы пришли, — сказал Аракчеев, толкнув небольшую и невидную в стене дверь.
Они ступили в крошечную, пустую, совсем темную комнату, лишь под потолком светлело зарешеченное оконце. Аракчеев достал откуда-то складной стул и поставил его к неприметному отверстию в стене.
— Садитесь, государь, я обожду в костюмерной.
— А что я увижу?
— Ничего, государь. Но все услышите. Здесь выход тайного уха, прослушивается левое крыло дворца, ныне необитаемое.
— Я не могу поверить такой дерзости заговорщиков.
— Кто станет их здесь искать? Подземный ход ведет за Фонтанку. О нем никто не знает. Почти никто, — добавил Аракчеев.
— Я ведь глуховат.
— Не беда.
И Аракчеев скрылся.
Несколько мгновений Александр колебался, затем решительно отодвинул заслонку.
— Убить! — ударило ему в ушную перепонку, в мозг, в сердце отчетливое, резкое, словно в лицо брошенное слово. — Истребить весь змеиный род!
— Мы собрались обсудить конституцию, — произнес чей-то холодный голос. — А ты опять за свое.
— Да, за свое. Англичане и французы указали нам путь. Первый шаг революции — обезглавить монархию.
— За что ты его так ненавидишь? — спросил юношеский голос.
— За все! Меланхолия Пьеро и повадки Арлекина. Блудодей и святоша. Душитель Европы и тюремщик России с голубым взором падшего ангела. Сулил конституцию, а дал аракчеевщину.
— Аракчеевщина! — восхитился молодой голос. — Это великолепно!
— Чисто русский парадокс: век Александра обернулся веком Аракчеева, — сказал зрелый и звучный мужской голос.
«И ты, Брут!» — прошептал Александр.
— С Романовым все ясно, — вновь заговорил тот же ледяной голос. — Но мы не можем ввергнуть Россию в хаос. Нужна конституция, манифест о крестьянах, нужны цивилизованные законы…
Александр задвинул заглушку. «Боже!.. — шептал он словно в забытьи. — Я говорил с вами… смеялся… пил вино… Я подарил тебе деревянную лошадку, мальчик, на день рождения… А тебя я обнял под Аустерлицем… А ты поцеловал мой портрет, когда я тебе его подарил… Мы играли в волан с твоей сестрой… Я узнал все ваши голоса… голоса друзей, как мне казалось… Что с вами сталось?.. Или со мной?..»
Он опрометью кинулся вон из комнаты, ударился о дверь и попал прямо в руки Аракчееву…
…И снова кабинет Александра.
Александр почти падает в кресло. Аракчеев смотрит на него, вынимает из-за обшлага мундира копию знакомого списка и кладет перед государем. Тот берет список и, не глядя, медленно, старательно разрывает на мелкие клочки. Аракчеев выпрямился, щелкнул каблуками, являя готовность избавить государя от своего присутствия. Что делать — не угодил.
— Кто ваш духовник? — слабым голосом спросил Александр, то ли не заметивший, то ли пренебрегший маневрами фаворита.
Даже железный Аракчеев смешался.
— Наш грузинский батюшка, — пробормотал он каким-то бабьим голосом. — Отец Варсонофий.
— Я не о том, — поморщился Александр. — Я слышал, к вам ходит какой-то Иван Яковлевич.
— Он не духовник мой и вообще не духовного звания. Настасья Федоровна его приветила за благость и бесхитростную правдивость.
— Я хочу его видеть.
Пепельно-бледное лицо Аракчеева налилось тяжелой кровью.
— Он гундосый, государь, то бишь гугнивый, вы его не поймете. Имея таких духовных наставников, как архимандрит Фотий, князь Голицын…