Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
написано, а я не знаю, что это». Помню, как удивило
меня его чтение. К концу вечера мы разбились: часть
гостей, посолиднее, осталась в столовой, где К. Д. Баль
монт читал еще ряд своих стихотворений, а мы, моло
дежь, ушли в мой кабинет, где выражали свою любовь
и восхищение перед стихами А. А. Это восхищение было
неподдельное. Некоторые из собравшихся два года уже
знали и ценили его поэзию в ее доисторическую эпоху.
Помнится, А.
А. С. Петровским, В. В. Владимировым и Эллисом, к ко
торому скоро он стал относиться двойственно, с некото
рой опаской, инстинктивно чувствуя в нем совершенно
иной стиль и такое же отношение к себе, что впослед
ствии и обнаружилось. С К. Д. Бальмонтом, насколько
помню, у А. А. ничего не вышло: они прошли мимо
254
друг друга в ту пору, К. Д. Бальмонт с ему свойствен
ным надменством испанского гранда, А. А. с холодной
независимостью. Кажется, А. А. не понравился Бальмон
ту в этот вечер 66.
В эти числа мы все собрались в годовщину смерти
супругов Соловьевых в Новодевичьем монастыре и от
стояли обедню в розовом монастырском соборе *. Пел
хор молодых монахинь. Я невольно вспоминал и свои чая
ния девятьсот первого года, и те настроения от монасты
ря, которые отразились в моей «Симфонии», и Влад. Со
ловьева, могилу которого мы посетили в этот день, и
«Предчувствую Т е б я . . . » , — то, что для А. А. было шах-
матовскими зорями, для меня было зарей за монастырем.
И вот, быть с А. А. в «моем» месте было для меня выс
шей радостью: мы встречались тут в «моем», как в ско
ром времени встретились в «мире зорь» А. А., в Шахма
тове. Эти минуты в монастыре с А. А. запомнились мне
(как посвящение мной А. А. в мое заревое прошлое).
Был, если память мне не изменяет, мягкий, матовый
январский денек. Снежило. После мы с А. А., Л. Д.
и Эллисом почему-то попали на квартиру В. С. Поповой
(урожд. Соловьевой) и пили вино. Разговор перешел
от прошлого к настоящему, от настоящего к будущему.
Эллис, исступленный и бледный, с лицом, налезающим
на А. А., с кровавыми губами и нестерпимо блестящими
зеленоватыми глазками, одной рукой схватывал его за
сюртук, а другой размахивал и крутил свои усики и бо
родку, обдавая А. А. потоком своих мыслей об «Арго»,
о Брюсове, Бодлере и, кажется, Данте.
Сухость и страстность, неутоленный блеск мыслей и
вместе с тем фанатическая
ских парадоксов, всегда красивых, но каких-то средневе
ковых... Эллис желал спаять Данте, Бодлера, Савонаролу.
Весь он двоился в двух линиях культуры: католичество,
чуть ли не иезуитизм — одна линия его тогдашней мыс
ли; кошмары в духе Брегеля, Босха, переплетаемые
с химерами Notre-Dame, Эдгара По и Бодлера — другая
его линия. В пересечении, в схватке этих, одинаково
А. А. чуждых, линий был весь Эллис. Его символизм
* Впоследствии этот собор неудачно перекрасили в белый
цвет, но для меня он остается тем же, розовым. Золотые закаты
мая девятьсот первого года и розовый этот собор сливаются в
моем представлении в розово-золотую атмосферу наших чаяний.
( Примеч. А. Белого. )
255
начинался отсюда, а Золотое руно было лишь далекой
утопией, для которой и был построен Эллисом «Арго».
Все это выступало особенно неуместно, настойчиво в раз
говоре с А. А., и хотя все это было прикрыто пафосом
и форсированным боевым оптимизмом, но все это было
А. А. одинаково чуждо: и взвинченная манифестация
символа, и скрытая иод ним бескровная черствость, схо
ластика католического монаха (Эллис принял впослед
ствии монашество), и чувственность казней и пыток,
которыми угрожал Эллис того времени врагам «аргонавти-
ческого движения», т. е. главным образом Брюсову, кото
рого верным Ричардом он стал через три года. Мне
запомнились в этой квартире у В. С. Поповой почему-то
А. А. и Эллис: лихорадочно-холодный Эллис со своими
красными губами и зеленовато-мертвенным лицом и жиз
ненный, медленный, корректный А. А. с загаром луче
з а р н о с т и , — так они не походили друг на друга. И А. А.
сидел измученный разговорами, слегка позеленевший,
с синевой под глазами, с вытянутым от выступивших
на лице теней носом. Эллис же — обычно рассеянный,
чуть не обрызгивал А. А. слюной, не замечая, что так
заставляет страдать его и вдвойне меня: за А. А. и за
Эллиса, которого я знал близко и очень любил, вопреки
его выявлениям, в единственной, ослепительной, матема
тической почти точке души, которая выявлялась в нем
лишь бешеной верностью тому, чему он в настоящую
минуту поклонялся. Я останавливаюсь на Эллисе и А. А.
потому, что это была встреча подлинно замечательных
людей. А. А. был замечателен и во внешнем, Эллис же,