Александр Блок
Шрифт:
Небольшая книжка в бумажной обложке, оформленная художником Георгием Нарбутом, выходит в конце мая 1915 года. Цена — 40 копеек, вся прибыль от издания поступает в Общество русских писателей для помощи жертвам войны. Сообщая матери о выходе «Стихов о России», Блок отмечает: «Все незаказное».
А главное – роман Блока с Россией творчески завершен. Нечего добавит к этому своду из двадцати пяти стихотворений. Разве что «Коршуна», который будет написан весной 1916 года и станет последним в цикле «Родина» третьей лирической трилогии [36] .
36
Что
ПРИБЛИЖЕНИЕ КРИЗИСА
Двадцать первого июня Блок пишет последнюю версию «Автобиографии», пополняя (и частично сокращая) уже публиковавшийся прежде вариант 1909 года. Делает он это по просьбе профессора С. А. Венгерова, энтузиаста и романтика биографических и библиографических штудий (ему Блок посылай осенью 1905 года и самую первую биографическую справку о себе). Очередное подведение предварительных итогов жизни и работы.
Потом — Шахматове, с непродолжительными выездами в Москву и в Петербург. 29 сентября — возвращение домой.
3 октября к Блокам приходит обедать Сергей Соловьев. Блок грустен, говорит о том, что ему, может быть, как Фету, суждено петь только в юности и старости. Тем не менее 11 сентября 1915 года написано стихотворение «Перед судом», 14-го закончен вчерне «Соловьиный сад», о чем на следующий день веселое сообщение в записной книжке: «Бахвалился поэмой (Любе и маме, — нравится)». Но уже вечером Блоком овладевает тревога: «Если бы те, кто пишет и говорит мне о “благородстве” моих стихов и проч., захотели посмотреть глубже, они бы поняли, что: в тот момент, когда я начинал “исписываться” (относительно — в 1909 году), у меня появилось отцовское наследство: теперь оно иссякает, и положение мое может опять сделаться критическим, если я не найду себе заработка. “Честным” трудом литературным прожить среднему и требовательному писателю, как я, почти невозможно. Посоветуйте же мне, милые доброжелатели, как зарабатывать деньги: хоть я и ленив, я стремлюсь делать всякое дело как можно лучше. И, уж во всяком случае, я очень честен».
Слово «исписываться» применительно к 1909 году (да и к последующему пятилетию) — явный самооговор. Может быть, это следствие чрезмерной требовательности к себе. А вот с осени 1915 года внутренний источник лиризма начинает иссякать. Блок занимается заказной работой: пишет отзывы на рукописи детских книжек, переводит по просьбе Брюсова стихи Аветика Исаакяна, по просьбе Горького – латышского поэта Плудониса, финских поэтов. Выходит том переписки Флобера под редакцией Блока, а 7 ноября – сборник «Стихотворений Аполлона Григорьева», в который Блоком вложено столько труда и сил. В ноябре же Московский Художественный театр просит согласия на постановку «Розы и Креста», что рождает новые надежды и вместе с тем вызывает озабоченность.
Любовь Дмитриевна с сентября под псевдонимом «Басаргина» играет в театре Лидии Яворской, разместившемся на Офицерской улице. Блок чутко отзывается на ее скромные успехи, огорчается, когда у нее «отбирают» роли. В конце сентября — начале октября написаны три стихотворения, которые, по выражению Ю. Е. Галаниной, биографа Л. Д. Блок, образуют «условный мини-цикл»: «Протекли за годами года…», «За горами, лесами…», «Пусть я и жил, не любя…». Помещенные потом в самый конец цикла «Арфы и скрипки», они как-то затерялись, оказались обойденными читательским вниманием. В плане чисто творческом, эстетическом они, пожалуй, оказались лишь разбегом к написанному вслед за ними мощному монологу «Перед судом». Но они интересны как эмоциональное свидетельство того, что душевная связь поэта с женой не прерывалась ни на миг:
А душаВ записной книжке 31 декабря 1915 года значится: «Любочка вечером играет, а днем на репетиции. Вернулась в 10 час. вечера. Встречаем Новый Год вдвоем с Любой».
Весной 1916 года Блок вырабатывает новое отношение к войне. 5 марта Пяст читает ему свою поэму «Грозою дышащий июль» — о патриотическом подъеме в начале войны. Это послужило на следующий день толчком к таким раздумьям: «Сегодня я понял наконец ясно, что отличительное свойство этой войны — невеликость(невысокое). Она — просто огромная фабрика в ходу, и в этом ее роковой смысл. <…> Это оттого, что миром завладел так называемый антихрист. Отсюда — невозможность раздуть патриотизм…»
Да, Блок к «раздуванию патриотизма» непричастен. Его любовь к родине никак не связана с милитаризмом, как показали «Стихи о России». Теперь же антитезой войны для Блока становится искусство. «То положение, которое занимает ныне искусство, очень высоко (кажется же наоборот)», – пишет он далее. Прав он или неправ с «объективной» точки зрения – сказать трудно, да и не так это важно. Главное, что эстетика осознается им как высшая точка отсчета, и это скажется в абсолютной идеологической независимости поэмы «Двенадцать».
«Все “уходы” и героизмы — только закрывание глаз, желание “забыться” … кроме одного пути, на котором глаза открываются и который я забыл(и он меня)», — записано 25 марта. Речь о пути сугубо художественном, свободном от какой бы то ни было «идейности». Блок не хочет останавливаться и эксплуатировать выработанные приемы: «На днях я подумал о том, что стихи писать мне не нужно, потому что я слишком умею доделать. Надо еще измениться (или — чтобы вокруг изменилось), чтобы получить возможность преодолевать матерьял».
«Матерьял» — категория авангардного мышления, для которого все, что не искусство, есть сырье, подлежащее радикальной трансформации. Придет к Блоку новый материал, жизнь «вокруг» изменится, даже слишком. И сам он изменится и напишет такие стихи, каких раньше писать не умел. Ждать остаюсь меньше двух лет.
Блок основательно готовится к поездке в Москву, раздумывает о том, как может быть воплощена на сцене «Роза и Крест». 29 марта он присутствует в Москве на первой репетиции в Московском Художественном театре. Читает, комментирует. Потом еще высказываются Станиславский и Немирович-Данченко, после чего актеры задают вопросы. Роль Бертрана дают Качалову; на роль Изоры намечена Ольга Гзовская. Как пишет Блок матери, эта актриса «хорошо слушает», но «любит Игоря Северянина». «…Я в нес никак не могу влюбиться», — шутя сетует он, хотя уделяет кандидатке в Изоры много времени и внимания. 6 апреля, после обеда у Станиславского, Гзовская провожает Блока до гостиницы, а вечером он уезжает в Петербург.
В «Мусагете» в апреле выходит новым изданием первый том стихотворений (уже не в хронологическом порядке, как в 1911 году, а с делением на «Ante Lucem», «Стихи о Прекрасной Даме» и «Распутья» — такая композиция станет окончательно канонической). В июне появится второй том, в июле третий. Тем же «Мусагетом» выпущен и «Театр», который отлично продается: к концу мая из 2500 экземпляров у издателя остается только 700.
Четвертого июня Блок заканчивает первую главу «Возмездия» и занимается статистикой. Глава эта вкупе с Прологом – 1019 стихов. Рядом записаны объемы лермонтовских «Демона» и «Боярина Орши», поэм Баратынского «Бал» и «Эда», пушкинских «Цыган». В общем, примерно те же цифры. Если удастся написать еще две главы и эпилог, получится объем «Евгения Онегина». «Каково бы ни было качество, — в количестве работы я эти дни превзошел даже некоторых прилежных стихотворцев!» — пишет автор Александре Андреевне. Сказано не без самокритичной иронии… Прилежный эпик в Блоке вскоре опять замолчит заодно с лириком.