Александр Градский. The ГОЛОС, или «Насравший в вечность»
Шрифт:
– У вас очень мужественный облик. А есть ли что-либо, что может заставить вас заплакать?
– Довольно странно, но, когда происходит настоящая трагедия, я никогда не плачу. Помню, мы с отцом на похоронах матери оба стояли с белыми лицами, но не плакали. Мы до такой степени заморозились оба, что нас можно было ткнуть палкой, и мы ничего бы не заметили. Но у меня бывают ситуации, когда я не плачу, но слезы текут. И ничего с этим сделать не могу, причем совершенно точно знаю, что вот сейчас, через 30 секунд, у меня потекут слезы, и вот я сижу как дурак, жду, что это произойдет.
Во-первых, плачу, когда поет Мария Каллас, и ничего с собой сделать не могу. Я, хорошо обученный, профессиональный музыкант, умею петь достаточно свободно, но я не понимаю, как у нее получается так петь. Но, может быть, мне и не надо этого понимать.
Также я не понимаю, почему в течение очень многих лет, когда смотрю фильм „Судьба человека“, в том месте, где мальчик кричит: „Я знал, что ты меня найдешь“, начинаю плакать. Даже сейчас, вспоминая этот момент, не могу спокойно говорить. Когда я как-то рассказал об этом самому Сергею Федоровичу Бондарчуку, то он признался, что тоже в этот момент плачет. Хотя, по его словам, во время съемок он думал о чем угодно, но только не о высоком и значительном. Есть еще пара музыкальных произведений,
– Когда-то ваша песня „Как молоды мы были“ стала гимном целого поколения. А сегодня есть ли такая, которую можно назвать гимном 20–30-летних?
– У песни „Как молоды мы были“ довольно любопытная история. Когда я ее записал, мне было 26 лет. И слова „как молоды мы были“ в исполнении 26-летнего разгильдяя звучат странновато, но мне удалось на какое-то время влезть в шкуру человека взрослого, видавшего виды. И получилась красивая песня, с очень точно подобранными стихами Николая Добронравова. Но эта песня не сразу стала такой, какой мы ее знаем. Она писалась для кинофильма „Моя любовь на третьем курсе“ по пьесе Михаила Шатрова „Лошадь Пржевальского“ о студенческом отряде. По замыслу режиссера петь ее должны были стройотрядовцы – в бардовской манере, сидя у костра. Но когда Александра Николаевна Пахмутова придумала эту роскошную мелодию, ей показалось, что песня слишком хороша, чтобы ее промычать у костра. Что касается дня сегодняшнего, то, насколько я могу судить по своим детям, они вообще не слушают нашу современную музыку. Сейчас такой песни нет. Хотя, может быть, я просто не знаю такой.
– Вы известны своими свободолюбием и независимостью… А ведь в советские годы говорить и петь можно было далеко не все.
– Нет, это не про меня, я всегда на эстраде делал только то, что хотел. Другое дело, я никогда не пытался бегать по сцене голым или ломать гитару об усилитель, как это делают некоторые музыканты. Но у меня не было случая, когда я чего-то не спел, потому что мне сказали: это петь нельзя. Конечно, бывало, что пластинка, которую я записал, выходила не в том виде, в каком я хотел. Но если ко мне на концерт приходили и говорили, что эту песню не стоит петь, потому что в обкоме будут недовольны, я просто разворачивался и говорил: отменяйте концерт. Никто не отменял, зрители пришли в зал, билеты проданы, и отменять концерт очень накладно. Из-за этого у меня сложилась определенная репутация – скандалиста, человека, который всегда настоит на своем.
– Какие московские места вы бы могли назвать своими любимыми?
– Я люблю многие московские местечки и какое-то одно из них выделить в качестве самого любимого не могу, настолько они все разные и непохожие друг на друга. В каждом из дорогих для меня московских уголков есть что-то особенное, подходящее под определенное настроение. Например, застывшая гладь воды на Патриарших прудах или шумная и суетная Тверская. Еще мне очень нравится юго-запад, где я прожил довольно долго. Сами понимаете, что этот список далеко не полный.
– Наверное, в него следует включить и консерваторию, которую вы оканчивали?
– Нет, я не люблю это место. Хотя центр Москвы сейчас мне нравится значительно больше, чем раньше. Потому что если в годы моей юности вечерами он выглядел тяжело и мрачно, то в наши дни благодаря подсветке он преобразился, заиграл новыми красками и выглядит очень привлекательно. И сейчас мне очень хотелось бы как-нибудь вволю побродить по вечерней Москве. А времени нет абсолютно. Еще мне очень нравится Третье кольцо, когда там нет машин и поэтому можно очень быстро ехать.
– Ас какой музыкой вы ассоциируете Москву?
– Московские бульвары я бы сравнил с Шопеном, а центр – это конструктивизм какой-то… Даже сложно так с ходу назвать какое-то конкретное имя… Наверное, это Скрябин».
Градский 2012
В самом начале 2012 года в российском ЖЖ опубликован пост блогера christopher_d, чей журнал именован «Зеркальная Книга Христоносца»:
«В музыкальные магазины поступил зловещего вида артефакт, представляющий собой закатанную в целлофан черную коробку – эдакий инновационный ящик Пандоры. Каждый, кто, проявив интерес, брал данный артефакт в руки и пытался рассмотреть черные-черные буквы на черной-черной поверхности, неизбежно ухватывал взглядом полоску белой бумаги, приклеенную к обратной стороне этого загадочного бокса. Надпись на полоске гласила: ЭТОТ CD НЕ РЕКОМЕНДОВАН ЛИЦАМ, НЕ ДОСТИГШИМ 18-ЛЕТНЕГО ВОЗРАСТА. СОДЕРЖИТ НЕНОРМАТИВНУЮ ЛЕКСИКУ И ГРУБЫЕ ВЫРАЖЕНИЯ.
При более внимательном изучении артефакта все благополучным образом прояснялось: заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии, народный артист России Александр Борисович Градский выпустил свой долгожданный авторский альбом „Неформат“.
Вы довольно много проворонили, если до сих пор не пополнили свой музыкальный арсенал этой ядреной часовой (часовой в самом прямом смысле слова) бомбой в черной картонной оболочке. Отец русского рока с огоньком и присущим только ему нешаблонным профессионализмом подтверждает права на свое отцовство. Лично мне в процессе прослушивания вспомнились и фестивали „Задворки“ конца 80-х с искрящимися от энергетики музыкантами «ДДТ» и упоительными акустическими сетами Градского, и зажигательные телеэфиры того же времени, и полночные эфиры радиостанции „Юность“ с хит-парадом Александра Градского, открывшие мне Саш-Баша и „Наутилус Помпилиус“, и, конечно же, диск „Несвоевременныя пђсни“, изданный в начале 90-х, в который вошла фактически вся перестроечная обойма „градских“ песен, с ошеломляющим воодушевлением принимавшихся рок-фэнами на стадионах: там были и посвященная Высоцкому „Песня о друге“, и „Баллада о лицах «страдальцев»“, и „Антиперестроечный блюз“, и „Мы не ждали перемен“, и „Песня без названия“, и много других нетленок. С тех пор прошло двадцать лет, история страны сделала очередной неуклюжий виток, и снова настало время песен о свободе и достоинстве – песен честных, непричесанных и неотформатированных. И уж коли большинство местных рок-н-ролльщиков, подсевших на ипотеку и сладкие корпоративные пайки, набрало в рот воды, за дело снова берутся зубры. Своеобразной связующей нитью времен служит лучший, на мой взгляд, трек альбома „Неформат“ – „Баллада об «уставшем» карауле“, отсылающий нас, согласно информации в буклете, к 1991 году. Эта песня вполне могла бы украсить репертуар блистательного „Наутилуса Помпилиуса“ периода записи саундтрека к так и не снятому фильму „Человек без имени“ (вспомним хотя бы песню „Боксер“), настолько она „дышит“ тем воздухом, утоляя духовную жажду кристально выверенным текстом и щемящим симфонизмом. К слову, альбом „Неформат“ записан с помощью симфонического оркестра (пусть это не пугает приверженцев рок-традиции, поскольку этим песням к лицу любая рубашка), а также Национального академического оркестра народных инструментов России, хора Краснознаменного академического
Об этом проекте в мае 2012 года певец побеседовал с газетчиками местного «Интера» при посещении славного города Волжского:
«В первый раз я был у вас году в 75-м или в 76-м, – начал общение с публикой Александр Градский, – так что сегодня, пожалуй, мой последний концерт в Волгоградской области: за 37 лет я вам уже, наверное, надоел». Не надоел, судя по тому, как основательно был заполнен ДК «Октябрь» Волжского. И это притом, что дело было в среду. Правда, народ, собравшийся послушать знакомое и любимое, был несколько обескуражен, когда после ритуальной «Как молоды мы были» музыкант стал исполнять песни из своего нового альбома «Неформат». Остропублицистичные, приправленные солеными словечками. Чутко уловив замешательство зала, Градский взял в руки гитару и восстановил лирическую линию. Голос певца по-прежнему силен и уникален, так что ностальгический вечер продолжился, к взаимному удовольствию. Волжанки исправно дарили цветы, а певец удивлялся: «Надо же, у вас розы пахнут, а в Москве почему-то – нет». После концерта Градский дал специальное интервью нашей газете.
– Александр Борисович, альбом «Неформат» вышел в 2011-м, до оппозиционных волнений, а большинство песен в нем остропублицистичные… Почему? Время такое?
– Публицистичный? Да, пожалуй, там даже перекос в эту сторону. Хотя есть там песни, написанные и десять, и пятнадцать лет назад. А насчет времени… не знаю. У Вознесенского, помните: «Какое время на дворе, таков мессия»?
– А ненормативная лексика зачем? Что, без мата о нашей жизни уже не скажешь?
– В обиходе, когда разговариваю с друзьями, я использую мат и не считаю его чем-то плохим. Заметьте, ни в одном другом языке больше нет такого обширного пласта нецензурной лексики, слов, признанных «плохими». Хотя оскорбление становится оскорблением, когда ты вкладываешь в него оскорбительный смысл, а вложить этот смысл можно и в обычное слово. Русский язык богат, и бывают случаи, когда ненормативная лексика уместна, если ты хочешь оценить ситуацию жестче и точнее. Что же касается художественного текста, имеет значение, поэзия это или просто грубость. Стихи Маяковского – помните, про «б… с хулиганом да сифилис» – опубликованы в его собрании сочинений. Пушкин писал о себе: «Опершись жопой о гранит… с мосье Онегиным стоит». Ну не мог Пушкин написать «попой»! Он писал в соответствии с художественным смыслом. Какая «попа», если речь идет о мужике. У женщины еще может быть «попа». Что же касается мата в моих песнях, я, признаюсь, сомневался, показывал разным людям, пытался придумать по-другому. Но 99 процентов тех, с кем я советовался, сказали, что не надо ничего трогать.
– Недавно вышла книга ваших стихов «Избранное»…
– Просто решил опубликовать все, что я сочинял и пел на протяжении многих лет. Потому что столкнулся с тем, что люди, перепевая мои песни со слуха, перевирали какие-то слова. Потом это все попало в интернет. И мне стали задавать вопросы: «Что вы имели в виду, спев то-то и то-то?» А это совсем не моя фраза! И я решил опубликовать, чтобы все знали, что на самом деле я пел. Хотя поэтом себя не считаю.
– Классика, романсы, рок – что вам ближе?
– Все. А вот джаз я не пою, хотя это несложно для меня вокально. Просто – не мое. На самом деле, не так важно: классика, рок. Когда тебе удается добиться, что публика знает твои имя и фамилию, – это самое главное. Имя и фамилия артиста – это целый мир, и больше не надо никаких эпитетов.
– «Бурановские бабушки» выступили на «Евровидении», и весьма успешно. Остались ли еще конкурсы, где важен голос вокалиста, а не шоу?
– Мне понятно, почему отправили именно их. Для европейской публики это фрик, эдакий прикол. А они не прикол, это милые чистые люди, которые любят петь. Делают они это не хуже, но и не лучше, чем бабушки в любой нормальной деревне. Поверьте мне, я в свое время ездил в экспедиции, собирал фольклор. Как-то неловко от того, что их используют как некий стеб. Но сейчас вообще время прикола, стеба… Чтобы над чем-то прикалываться, надо создавать непреходящие ценности. Условно говоря, для того, чтобы подшучивать над Моцартом, Мусоргским, Бабаджаняном, Пахмутовой, надо, чтобы они были. И потом, стеб тоже бывает талантливым и нет. Одно дело – работы Сальвадора Дали. Другое дело – когда какой-то сумасшедший рисует Христа с кока-колой, причем рисует плохо, потому что просто не умеет рисовать. Когда ценностей нет, а просто стеб ради стеба, становится скучно. Что же касается конкурсов, то зачастую бывает, что побеждает какая-то чушь собачья. Дальше начинают раскручивать, вбухивать деньги – все равно никто не слушает… Да…
Я порой сам хожу и мычу рекламу какого-нибудь йогурта, потому что она постоянно в телевизоре. Даже самую дурацкую, плохо сделанную мелодию можно так засунуть в голову, что не будешь знать, куда от нее деться. Ну, мне-то ладно: как задурили голову, так я ее и очищу. А молодой человек?! Мы встали на тот путь, по которому движется европейский мир, теряя свою культуру: английскую, испанскую, французскую. Молодежь движется по дорожке примитивного развлечения, спортивного, тупого прыганья. Такое уже бывало в истории: разделение на высокое искусство для «элиты» и площадное, примитивное – для «простого» народа. Но все одно – видится и чувствуется синусоида: сейчас спад, значит, когда-нибудь будет и подъем.Сентябрьский концерт
В КЗЧ 22 сентября состоялся не вполне обычный концерт.
– Последнее время из концерта в концерт у меня большие составы – оркестры, – рассказал Александр Борисович, – поэтому репертуар соответствующий. Я обычно пою классику, романсы, а песни под гитару в желаемом количестве просто не влезают в программу. И зрителям каждый раз не хватает песен под гитару, старых и новых. Поэтому в этот раз решил сделать исключительно песенный акустический концерт без оркестров и приглашенных гостей.