Александр I Благословенный
Шрифт:
О том, как проявил себя российский император в начале Отечественной войны, есть разные мнения. Видный академик, литературный критик и выдающийся поэт князь П. А. Вяземский утверждал, что «было проявление сознательного сочувствия между государем и народом». Император в манифестах обращался к своим гражданам, призывал весь народ к борьбе до тех пор, пока ни одного врага не останется на русской земле:
«Из давнего времени примечали МЫ неприязненные против России поступки Французского Императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений, при всем НАШЕМ желании сохранить тишину, принуждены МЫ были ополчиться и собрать
Совсем по-иному виделась личность государя в этот момент известному писателю ХIХ века Г. И. Чулкову: «… Бонапарт был гений, и его безумной и величавой мечте о всемирной империи надо было что-то противопоставить. У Александра к началу войны 1812 г. не было в душе ничего равного по значительности наполеоновской идее. Ему пришлось войти на подмостки истории, худо зная свою роль. Впрочем, иные думали, что у него был тогда хороший суфлер – русский народ».
Безусловно, большая заслуга императора России в том, что он сумел вернуть в армию неприятного ему лично, но популярного в войсках (в отличие от Барклая де Толли) М. И. Кутузова. Позднее Александр писал своей сестре Екатерине: «В Петербурге я увидел, что решительно все были за назначение главнокомандующим старика Кутузова: это было общее желание. Зная этого человека, я вначале противился его назначению, но когда Ростопчин письмом от 5 августа сообщил мне, что вся Москва желает, чтоб Кутузов командовал армией, находя, что Барклай и Багратион оба неспособны на это… мне оставалось только уступить единодушному желанию, и я назначил Кутузова. Я должен был остановить свой выбор на том, на кого указал общий глас».
В первые дни отступления Александр оставил без последствий попытку Наполеона завязать мирные переговоры. Но неудачи войны подействовали на него тяжко. Он удалился от основного театра военных действий, проехал через полстраны, везде встречая всплеск верноподданичества и патриотизма. Многие считают этот шаг еще одной хитростью императора – уехать и снять с себя ответственность за происходящее. Затем он почти безвылазно жил в Каменноостровском дворце, правда, регулярно изучая донесения с места событий.
Бородинское сражение, в котором, по словам Наполеона, французы показали себя «достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми», стало одним из самых кровопролитных в войне. Как пишет историк В. Н. Балязин, «в донесении Александру, написанном в ночь на 27 августа прямо на позиции при Бородино, когда еще не было известно о понесенных потерях, Кутузов сообщал: „Войска Вашего Императорского Величества сражались с неимоверною храбростию. Батареи переходили из рук в руки и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами“».
Написав это, Кутузов получил сообщение, что наши потери превосходят 45 тысяч человек (у французов – около 58 тысяч). Такой итог первого дня заставил Кутузова изменить решение о продолжении сражения, он понимал, что если продолжать битву, русская армия может быть истреблена. А это грозило гибелью России. Кутузов отдал приказ об отходе армии с занимаемых позиций. Курьер
Общий тон реляции заставил Александра подумать, что в приписке речь идет просто о смене позиции для продолжения генерального сражения, и тотчас же велел служить благодарственные молебны во всех церквях, объявляя о победе, одержанной над Наполеоном. М. И. Кутузов получил звание фельдмаршала.
Только 7 сентября, через десять дней после отступления русских войск от Бородина, когда Москва уже не только была сдана Наполеону, но и почти вся сгорела дотла, а армия Кутузова уже уходила по Старой Калужской дороге к Тарутину, сообщение об этом пришло в Петербург.
Лично для Александра сдача и сожжение Первопрестольной стали страшной трагедией: он поседел за одну ночь и глубоко задумался над тем, о чем раньше он размышлял лишь время от времени. «Пожар Москвы, – говорил впоследствии Александр, – осветил мою душу».
Александр сказал доставившему депешу полковнику Мишо: «Возвратитесь в армию, скажите нашим храбрецам, скажите моим верноподданным, везде, где вы проезжать будете, что если у меня не останется ни одного солдата, то я созову мое дорогое дворянство и добрых крестьян, что я буду предводительствовать ими и пожертвую всеми средствами моей империи. Россия предоставляет мне более способов, чем неприятели думают. Но ежели назначено судьбою и промыслом Божиим династии моей более не царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моей власти, я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу стыд моего Отечества и дорогих моих подданных, коих пожертвования умею ценить. Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать; я его узнал, он более не обманет меня!»
Надо подчеркнуть, что эту твердую позицию Александр выдержал до конца, отвергая все попытки Наполеона заключить мир любой ценой.
Но сразу после Бородинского сражения никто не мог предположить, чем закончится сдача Москвы, семья императора была в панике, готовилась вывозить из Петербурга самое ценное. Однако Наполеон довольно скоро сбежал из Москвы, и прежде всего из-за решительных москвичей, отказавшим захватчикам в почтении, а также в провианте и пристанище. Город запылал со всех сторон, и это было только начало, впоследствии русская земля горела под ногами у французов, а русский мороз подбавлял «огонька».
Позже Кутузов дал битвы Наполеону при Тарутине и Малоярославце, свое веское слово сказали русские партизаны. Французы стремительно отступали, войско таяло на глазах.
В декабре 1812 года был издан манифест об окончательном изгнании французов из России.
Военные успехи России сделали Александра вершителем судеб Европы. С лихвой было удовлетворено и его самолюбие. После решающей битвы при Фершампенуазе (под Парижем) он с гордостью говорил генералу А. П. Ермолову: «Двенадцать лет я слыл в Европе посредственным человеком: посмотрим, что она заговорит теперь». В 1814 году Сенат преподнес Александру I титул «Благословенного, великодушного держав восстановителя».
Император находился в зените величия и славы. Декабрист И. Д. Якушкин вспоминает об энтузиазме, с каким был встречен Александр по возвращении в Россию в 1814 году. В то же время его сильно поразил следующий эпизод. Во время царского смотра возвратившейся из Франции гвардии какой-то мужик, оттесненный толпой, перебежал дорогу перед самым конем императора Александра. «Император дал шпоры своей лошади и бросился на бегущего с обнаженной шпагой. Полиция принялась бить мужика палками. Мы не верили собственным глазам и отвернулись, стыдясь за любимого царя. Это было во мне первое разочарование на его счет».