Александр II

Сахаров Андрей Николаевич

Юное личико складывается в презрительную гримасу. Вера поворачивается на каблуках и идёт по залу. Высокие каблуки постукивают по гладкому, натёртому паркету – «ток!.. ток!.. ток!»… Гренадеры, егеря, стрелки, кирасиры уланы с гравюр и картин глядят на неё. Любуются. На колонне жёлтого мрамора с розовыми жилками стоит белый бюст императора Николая I – кумира деда Веры.

Вера дерзко проходит мимо. Щёлкают каблучки – «ток!.. ток!.. ток!..»

– А ты полюбил бы?..

«Ток!.. ток!.. ток!..»

– Император?!

Вызывающе, дерзко смотрит на холодный мрамор бюста.

– Не боюсь!..

«Ток!.. ток!.. ток!..»

7 июля – канун «Казанской» [85] – графиня Лиля потащила Веру в Казанский собор ко всенощной.

Толпа народа.

Всё стеснилось в левой стороне собора, где на возвышении, в золоте драгоценного оклада, в блистании множества самоцветных, пёстрых камней, отражавших бесчисленные огни свечек, стоял прекрасный образ.

Шёл долгий акафист [86] . Вокруг Веры – белые кителя и сверкающие погоны офицеров; солдаты, мужики, бабы; длинные сюртуки купцов, поддёвки дворников и лавочных сидельцев, платки женщин, старых и молодых. Было душно, от ладана сладко кружилась голова, пахло духами, розовым маслом, дыханием толпы, потом, сапогами, деревянным маслом. Веру толкали, хлопали по плечу свечками, шептали на ухо: «Владычице!..» – «Казанской!..» – «Празднику!..» Отравляли Веру смрадом дыхания.

85

Точнее, 8 июля – день прославления «явления иконы Пресвятой Богородицы во граде Казани».

86

«Неседельный» гимн, то есть тот, что поётся стоя. Одна из форм церковного гимна, ведущего своё начало от Великого Акафиста – хвалебного песнопения в честь Богородицы.

Напряжённые лица, страстно верующие глаза, люди усталые, потные и счастливые… Прекрасно, вдохновенно пели митрополичьи певчие. Изумительно шло богослужение. В самую душу вливались слова тропаря [87] , запоминались навсегда.

«…Заступнице усердная, Мати Господа Вышняго!.. За всех молиши Сына Твоего Христа Бога нашего и всем твориши спастися, в державный Твой покров прибегающим…»

«Вот, вот оно где – настоящее», – думала Вера, опускаясь на колени рядом с графиней Лилей.

87

Тропарь – краткое песнопение, в котором раскрывается сущность праздника или прославляется священное лицо.

И у Веры лицо принимало то же умилённое выражение, какое было у графини Лили, какое было у всех молящихся вокруг образа.

От долгого стояния, от духоты, от толпы во всём теле появилась сладкая истома. Сердце преисполнилось восторга, и хотелось донести этот восторг до дому, как в детстве доносила Вера зажжённую свечку от «Двенадцати Евангелий», от «Плащаницы», от «Светлого Воскресения»…

II

Эти летние дни в Петергофе, на даче деда, Вера была под обаянием глубокой веры. Зажжённый огонёк любви и веры она донесла до дачи на Заячьем Ремизе и продолжала нести, не гася, и дальше.

Она избегала на прогулках Нижнего сада, где много бывало народа, гуляла по тихим дорогам Английского парка, любовалась отражениями в прудах кустов и деревьев и белых стен павильонов на Царицыном и Ольгином островах.

С графиней Лилей она предпринимала далёкие прогулки на высоты деревни Бабий Гон, к бельведеру и мельнице, к сельскому Никольскому домику.

Там солдат-инвалид отворял двери и показывал в шкафу за стеклом длинный чёрный сюртук с медалью за турецкую войну и Анненской звездой и два девичьих сарафана.

– Сюртук этот солдатский, инвалидный, – тихим, сдержанным голосом рассказывал солдат-сторож, – государь император Николай Павлович изволили надевать на себя, когда поднесли домик государыне императрице Александре Феодоровне. Её величество изволили часто совершать сюда прогулки, очень здесь распрекрасный вид, и как уставали они – то и повелели государь Николай Павлович, чтобы отдохновение иметь её величеству, построить избушку. Все работы делались тайно. Когда домик был готов, государь сказали государыне, будто пойдёт он с детьми в кадетский лагерь, а государыню просили обождать их в Большом дворце. И вот, значит, посылает его величество флигель-адъютанта с приказом провести государыню на это место. И тут вдруг видит государыня: на пустом раньше

месте стоит красивая изба, и из неё выходит отставной солдат в сюртуке Измайловского полка, вот в этом самом, с золотым галуном [88] на воротнике и шевронами [89] на левом рукаве, – хлеб-соль у него в руках, и просит тот солдат государыню отдохнуть в его избушке. И солдат тот был сам государь император. Входит умилённая и растроганная до слёз государыня в избу, а там выстроены во фронт её дети.

88

Золотая или серебряная тесьма.

89

Нашивка из тесьмы на рукаве форменной одежды, имеющая обычно форму острого угла.

«Дозвольте, – говорит солдат, – ваше императорское величество, представить вам моих детей и просить для нас вашего покровительства. Старший мой сын, Александр, хотя и солдатский сын и всего ему минуло девятнадцать лет, а уже флигель-адъютант, и о нём я не прошу, а вот о других моя просьба. Десятилетнего Константина [90] – благоволите, матушка-царица, определить на флот, семилетнего Николая просил бы в инженеры, а меньшего моего, Михаила, – в артиллерию. Старшую мою дочь Марию хотелось бы в Смольный институт, вторую – Ольгу – в Екатерининский, а молодшую в Патриотический…» Вот в этих самых сарафанах и представлялись государыне великие княжны, как простые солдатские дочери.

90

Константин Николаевич (1827 – 1892) – великий князь, второй сын Николая I; генерал-адмирал. С 1853 по 1881 г. руководил Морским министерством. Либерал, провёл ряд прогрессивных реформ в 1857 – 1861 гг.

– А ты знаешь, Вера, – сказала по-французски графиня Лиля, – почему император Николай I не хотел ничего просить для своего старшего сына [91] , нынешнего нашего государя…

– Et bien? [92]

– В эти дни государь хотел его в крепость заточить, казнить, как казнил Пётр своего сына, царевича Алексея.

– Боже мой!.. Да за что же?..

– За роман с Ольгой Калиновской, на которой хотел жениться наследник и которая вышла потом замуж за графа Апраксина. Такой, говорят, скандал тогда вышел! Твой дедушка помнит, да не любит о том рассказывать.

91

То есть Александра II.

92

Ну? (фр.).

Графиня Лиля берёт Веру под руку. Она лет на шестнадцать старше Веры, старая дева, фрейлина двора и любит придворные сплетни. Они выходят из Никольского домика. Перед ними – идиллия прошлого царствования, рыцарского века, тонкого ухаживания, баллад, сонетов, танцев, пастушков, пастушек, сюрпризов-подарков, альбомов со стишками и акварельными картинками, любви до гроба, мадригалов – век немного искусственной, казённой красоты, вроде тех литографий, что висят по стенам дедушкиной квартиры. Перед ними ширь петергофских полей и лугов. Ивняк растёт вдоль болотистых каналов, копны душистого сена раскиданы по полям, повсюду красивые группы кустов и деревьев – прилизанная, причёсанная, приглаженная природа петергофских царских затей.

За лугами и холмами – город-сказка – горит золотыми крышами дворцов и куполами церквей, густою зеленью садов и парков Новый Петергоф. За ним синь моря с прикрытым тонкой дымкой финским берегом. От Петергофа несутся звуки военной музыки, и кажется, что всё это не подлинный мир – но яркая сцена нарядного балета.

Не жизнь – сказка. Сказка жизни…

Ранним утром графиня Лиля с Верой спустились в Нижний сад и пошли по главной аллее к Дворцовому каналу.

По всей аллее между высоких лип, дубов и каштанов белели солдатские рубахи и голландки матросов. Сапёры и матросы Гвардейского экипажа приготовляли к 22 июля иллюминацию.