Александр Невский. Сборник

Равита Францишек

Он был в изнеможении, и с его лба крупными каплями падал пот.

Присел на лавку, чуть вздохнул и пошёл будить звонаря, чтобы ударил в колокол к полунощнице.

В церковь он явился первым из братии.

Такова была сила духа в его немощном теле.

Насколько великий князь, умиротворённый беседою с преподобным игуменом, уезжал из монастыря полным бодрости душевной и надежды, настолько беспокойно и смутно чувствовал себя Митяй.

Святость и простота жизни Сергия, вместо того чтобы умилить,

только раздражила его.

Гордый дух отца Михаила не мог примириться с тем, что высшее счастье в жизни достигнуто простотой житейской и смирением.

А что святой Сергий счастлив — в этом Митяй не сомневался. Разве это не высшее счастье, что Господь внимает его молитвам? Разве не счастлив тот человек, в сердце которого нет доступа ни злым помыслам, ни гневу, ни зависти, ни желаниям, которые недостижимы, и чей дух всегда величаво спокоен?

И этого преподобный достиг отвержением благ земных, тех благ, которые составляли всё для Митяя.

Значит, ему, Митяю, никогда не быть поистине счастливым.

Он задавал себе этот вопрос. И ответ был ясен — для этого надо поступить так, как поступил святой Сергий: отречься себя, уйти в пустыню, молиться, работать...

И чувствовал царский духовник, что это ему не под силу, не сможет он отрешиться от сладких яств, от атласных ряс, от крестов с самоцветными камнями.

Сознавал он это... и в душе его поднималось чёрное, завистливое чувство к преподобному игумену: высокомерному Митяю была нестерпима мысль, что при всём своём внешнем блеске, значении у великого князя он всё же в глазах всех неизмеримо ниже скромного игумена затерявшейся в лесных дебрях обители.

Даже то, чем он, по-видимому, превосходил всех, — его красноречие — оказалось менее ценным, чем простая бесхитростная речь святого Сергия. Преподобному достаточно было немногих слов самых обыденных, чтобы заставить воспрянуть упавшего духом великого князя.

А он, Митяй, наверняка не достиг бы этого целою долгою и витиеватою речью.

Настроение его был настолько скверным, что князь заметил:

— Что с тобою, отец Михаил?

— Так. Что-то не по себе...

— А я как у отца Сергия побываю, так словно выкупаюсь душой. Легко этак становится...

— То же и со мною, — вставил слово святой Алексий, — душеспасительна и преполезна с ним беседа.

Митяй ничего не сказал.

— Стар становлюсь я, немощи одолевают, — продолжал, помолчав, владыка. — Скоро отзовёт меня Господь к Себе...

— Ради нас Бог продлит тебе дней, - проговорил Димитрий Иоаннович.

— Смерть готов всегда принять с радостью, — продолжал святитель, — одно только заботит: кому отдам кормило корабля Церкви. Вот ежели бы отец Сергий согласился бы принять митрополию!

— Подумаем ещё, владыка, — сказал великий князь и посмотрел на Митяя.

«Отец Сергий

никак не согласится, — думал Димитрий Иоаннович, — скромен он, своей обители не покинет, в шум мирской не перейдёт. Кого наречь владыкой? Жаль, что отец Михаил белый поп... Будь он черноризец, то по кончине Алексия, — чего Боже сохрани, — я бы его поставил владыкой... Да из белого попа в черноризца обратить недолго...»

Он опять взглянул на Митяя и повторил:

— Подумаем ещё, владыка, подумаем...

Отец Михаил уловил на себе взгляд великого князя, и в его голове мелькнуло:

«Что на меня так князь смотрит?»

Вслушался в сетованье святого Алексия и подумал:

«Будь я монахом, может, великий князь меня бы устроил во владыки».

От такой мысли даже дух захватило.

Он сам себя остановил:

«Нетто можно?»

Но червь честолюбия продолжал шептать:

«А почему нельзя? Стал же я из простого спасского попа великокняжеским духовником и печатником. Могу стать и большим. Чернецом стать долго ль?»

Дурное настроение как рукой сняло.

Он продолжал размышлять:

«Захочет великий князь, велит постричь. А там уговорить владыку благословить меня... Благословенного и собор выберет. Может быть, очень может быть... Надобно насчёт этого после легонько удочку закинуть...»

Он совсем повеселел.

Митрополит между тем продолжал говорить с великим князем о том, как было бы желательно, чтобы владыкой стал святой Сергий, и почему именно.

— Да окромя отца Сергия кому и быть? — вставил своё слово Митяй.

И стал расхваливать добродетели преподобного, его святую жизнь; говорил, что и его, Митяя, тянет к такой же затворнической и подвижнической жизни.

XII. ТОРЖЕСТВО СВИДРИБОЙЛА

Князь тверской принял с распростёртыми объятиями Некомата, привёзшего ему ханский ярлык на великое княжение.

Он сделал Суровчанина своим боярином и первым советником, подарил вотчину и снабдил казною.

Но Некомат мало радовался княжеской милости. Его и совесть мучила, да и всё устраивалось не так, как ему хотелось.

Быть боярином у Михаила Александровича — это значит вместе с ним вступать в битвы, командовать полками, а Суровчанин вообще был мало склонен к ратному делу. Вотчинка, подаренная князем, была не из важных и находилась вблизи московского рубежа, так что в случае войны Твери с Москвой должна была подвергнуться разорению от войск великого князя.

Некомат ожидал спокойной и «сладкой» жизни, а вышло не то.

Князь Михаил Александрович остался довольно равнодушным к тому, что хан задержал у себя Вельяминова. Главное, ярлык на великое княжение удалось получить.