Александр Невский. Сборник
Шрифт:
— Я тебе не про Юрия толкую; я не о том говорю, что он плут...
— Ты с этим плутом породнился, ты его сделал великим князем. Честь Михаила была затронута, он взял в плен Кавгадыя и Кончаку и побился с татарами... Вот о чём подумаем теперь: Пётр-митрополит в Москве живёт, сторону московских держит — с ним сговориться нельзя, а нам выгоднее держать их на нашей стороне.
— Так что, же по-твоему, сделать с Михаилом?
— Что ты с ними сделаешь? Вся Орда кричит, что Тверь татар побила и посла твоего в плен взяла. Сам видел сегодня в совете, что о нём говорят и думают. Позволь Кавгадыю потешиться немного над князем Михаилом.
III. ТОРЖЕСТВО КАВГАДЫЯ
В простом холщовом шатре царил полумрак. Пол был покрыт войлочными кошмами, в углу лежали три перины, стоял сундук и несколько скамеек. На одной из скамеек, обложившись подушками, сидел великий князь Михаил Ярославич.
Некогда красивый, высокий, дородный, Михаил теперь обрюзг. Уже скоро месяц, как на плечах у него лежала страшная колодка, которая не давала ему ни сесть, ни лечь, ни прислониться. За ним, как за маленьким ребёнком, ухаживали тринадцатилетний сын его Константин, несколько слуг да несколько верных бояр. Ему нездоровилось; лихорадка била его. Он был сильно изнурён, пройдя пешком за Ордой на верёвке и в колодке от устьев Дона к Дербенту. Около шатра толпились отроки княжеские и бояре тверские — словом сказать, вся свита, с которой князь прибыл в Орду, и все с нетерпением ждали вестей о том, что решили вчера в совете.
— Что, нет ли чего нового? — спросил, входя, один из близких бояр.
— Нет, боярин, ничего, — проговорил князь, горбясь и утопая в подушках и перинах.
— Это наказание Божеское! — сказал другой.
— Такое наказание, — сказал Константин, встряхнув русыми кудрями, — что не приведи Господи! Ну уж, Бог даст, вырасту — покажу я москвичам!
— Ничего, правда на нашей стороне, — сказал отец. — Великое княжение мне по праву принадлежало. Юрий Данилович без права стал под меня в Орде искать.
— А все эти новгородцы, — сказал боярин. — Вишь, не захотели, чтобы мы, тверские бояре, в их дела входили.
— С московскими в стачку вошли! Рубли серебряные московским для татар дают!.. Покарает их Бог, — сказал другой боярин. — От них вся смута идёт по Руси.
— Пускай, — говорил Михаил, — пускай Сам Спас и сама София Святая судят новгородцев! Ведь не дать же было Юрию пустошить тверскую область ни за что ни про что. Не хотелось мне идти на татар, да нельзя было. Да и то сказать, велел ведь я бережно обходиться с татарами. Кабы слово сказал нашим молодцам — давным бы давно Кавгадыя на свете не было. Спасибо должен ещё сказать, что честно в полон его взяли, обласкали, угостили; вот только Кончака эта ни с того ни с сего расхворалась у нас... а уж, кажись, мы ли не ухаживали за нею!
Тут за шатром послышалось движение.
— Идут! — заговорила стража. — Идут!
Все побледнели и перекрестились.
— Дай-то Бог, — сказал один из бояр, — авось милость!
В шатёр твёрдым шагом вошёл татарин-десятник и, не говоря ни слова, взял верёвку, которая была привязана к колодке.
— Г айда! — сказал он, указывая князю на выход.
— Куда? — спросили князь и бояре, все знавшие по-татарски.
— Кавгадый зовёт, туда на базар. Что-то говорить хочет.
Татарин повёл князя. За князем шли Константин и бояре.
До торга было не далеко. Это была большая, широкая площадь, на которой вываживали коней, а по краям её стояли ставки и шалаши, занятые купечеством.
Кавгадый сидел посреди площади на кошме, окружённый
Михаила подвели к Кавгадыю и поставили на колени.
За Кавгадыем стояли купцы всех народов и вер. Тут были и русские, смотревшие на князя вопросительно-грустно: они чувствовали своё унижение. Среди них стояла и Прасковья с двумя своими девочками — и все трое плакали. Были они в дружбе и с новгородцами, и с москвичами, и с Ахметом-Чобуганом, слышали они всякие слухи, верили даже, что Михаил виноват, — да жалко им его было. Находились здесь и генуэзцы, которым решительно всё равно было, прав или не прав Михаил; им было просто занятно видеть, как унижали владетельную особу. Греки, напротив, бледнели от негодования, сочувствуя православному. Поругание православного князя, хотя бы и не цареградского, было для них едва ли не личным оскорблением. Здесь же вертелся и Ицек, расспрашивая, не пошлёт ли хан рать на Тверь и не будет ли нового полона. Для Русалки и для Марины он уже успел купить — и весьма дёшево — по отличной кисти винограда, а к Прасковье напросился в гости.
— Ты тут, Михаил, — начал Кавгадый, принимая важный вид, — долгов много понаделал!
— На ханскую милость надеюсь, — ответил Михаил, — а купцы мне верят.
— Ты не был верным подданным, ты царского посла, — он ткнул себя пальцем в грудь и огляделся, — в плен осмелился взять, войной пошёл на нас, на татар.
Ни один татарин не шевельнулся — они в Михаиле уважали батура (богатыря) и им противна была наглость Кавгадыя.
— Взял я тебя в плен, Кавгадый, только, Бог свидетель, не моя в том вина. Зачем ты пошёл разорять моё княжество с моим врагом Юрием Даниловичем?
— Царский посол, — отвечал Кавгадый торжественно, — только перед царём ответчик. Биться со мною ты не смел бы, если бы не был царским врагом, если бы крестового похода на нас не затевал с папой.
Генуэзцы переглянулись в ужасе. Страх крестовых походов, натянутые отношения к католикам в Орде им были хорошо известны. В Орде был католический епископ, Орда не препятствовала никому переходить в католичество, — но всё это до тех пор, пока папа не скажет лишнего слова, не станет делать приготовлений к крестовому походу против мусульман.
— Это Юрий с москвичами наплёл, — сказал Михаил, — никаких у меня тайных помыслов не было, да и невыгодно мне было менять власть царя на власть рыцарей немецких. Узбек не то что не теснит нашей веры, а дал ещё милостивый ярлык митрополиту нашему Петру-владыке. Мы должны Бога молить за Узбека!
В толпе татар пронёсся ропот одобрения... Кавгадый растерялся.
— Сколько ты должен в Орде?
— Пятьсот тридцать рублей серебра, — ответил Михаил.
— Ну, а если тебя... казнят? — спросил Кавгадый. — Чем ты купцов бедных удовлетворишь?
Михаил взглянул на купцов.
— Купцы верили моему слову, — сказал он. — Велит меня царь Узбек казнить, пусть хотя за мою душу помолятся, а долг мой с лихвой дети мои заплатят.
Купцам стало неловко.
— Полно, князь, — заголосили они по-русски и по-татарски, — Бог с тобою! Ничего не надо!
Кавгадый не знал, что делать.
— Вы бы с него, — сказал он сторожам, — колодку сняли, зачем держать его в колодке!
Сторожа стали снимать колодку.
— Видишь, Михаил, — продолжал Кавгадый, пощипывая бороду, — я хочу, чтоб ты повеселился немного перед смертью, попомнил своё прежнее житье. Умыть его! — крикнул он. — Принести его княжеское платье! Стул и стол подать! Принести вина, жареной баранины, хлеба, винограду, что там ещё найдётся! Да живо!