Александр Невский. Сборник
Шрифт:
Через десять минут Кавгадыевы слуги натаскали всего, даже с избытком.
Михаила умыли, надели на него парчовую тунику, накинули на плечи алую княжескую мантию, опушённую горностаем, на голову княжеский венец возложили, посадили на стул и придвинули к нему стол со всякими яствами.
Долго Кавгадый и его свита издевались над облачённым в княжеский убор Михаилом, просили его покушать, жалели притворно сетовали, что ему последний раз приходится являться во всём величии... Наконец опять его разоблачили,
— Уведите его, — приказал он и с досадой выругался.
Михаил, собрав последние силы, пошёл твёрдым шагом к своему шатру. Из глаз его лились слёзы. Богатырская натура не выдержала.
IV. СМЕРТЬ МИХАИЛА
Утро 22 ноября 1319 года было ясное и немного морозное.
Измученный неизвестностью, Михаил спал в своём шатре. Сторожа-татары сидели около него и за шатром.
Саженях в двух от шатра на маленьких скамеечках сидели бояре Пётр Михайлович Кусок и Меньшук Акинфеевич.
— Батюшки мои, — говорил Меньшук, — страшно даже подумать, сколько времени мы в этой Орде поганой томимся!..
— Кабы знать, что этот Кавгадый такая собака, давным-давно своими руками пустил бы я его в Волгу.
— Эх, — махнул рукой Кусок. — Кавгадый ни при чём в этом деле — это вот они все, аспиды московские! Бояре Юрия Даниловича из шатра в шатёр шныряют... Дали себе слово сжить господина Михаила Ярославича со света.
— Ух, Юрий Данилович, — сказал боярин Орехов, подходя к ним, — тяжело тебе икнётся на том свете за честь за нашу тверскую! По всей Святорусской земле пойдёт слава о бесславии твоём.
— Что нам добра в том, — сказал Меньшук, — пойдёт она или нет?! Беда в том, что мы, тверские бояре, опозорены! Князю позор — боярам позор!
— Князь проснулся, — сказал отрок, подходя к боярам, — помолился Богу и Псалтырь читает.
В числе свиты княжеской бывали обыкновенно священники с походными церквами, так что русские в Орде всегда могли присутствовать при богослужении. У Михаила Ярославича служба совершалась в шатре. С ним приехал в Орду его духовник, Марк-игумен, да два попа-инока, да два мирских попа с дьяконом.
Бояре, заплативши сторожам, забрались в княжеский шатёр. Игумен Марк стоял за наскоро сделанным аналоем, покрытым простым ручником. Ослабевший князь при помощи бояр поднялся и, придерживаясь рукой за столб, стоял и слушал чтение и пение.
— «Слава в вышних Богу и на земле мир!» — провозглашал Марк. Князь перекрестился. Медленно, внятно раздавался голос Марка, невесело подтягивали белые и чёрные попы с дьяконом; грустно молилась небольшая кучка тверичей. Всё что-то тяжёлое, мертвящее носилось в воздухе.
Духовенство
Вдруг Михаил велел читать правило причащения.
— Господине, великий княже, — заговорили бояре, — да что ты? Бог милостив!
— Бог, знаю, милостив, — отвечал князь. — Три раза ночью было мне откровение, что мне сегодня конец. Помяните меня, отцы и братия, во святых молитвах ваших. Читай правило, отче.
Игумен Марк махнул рукой окружающим и стал читать правило.
Исповедь продолжалась недолго...
Затем великий князь спросил Константина.
А Константин только что воротился от Прасковьи. Вышивальщица принимала горячо к сердцу интересы всех русских в Орде. О Юрии Даниловиче и новгородцах сокрушалась она, что их тверичи обидели, — сокрушалась она точно так же за тверичей, что их участь в Орде на нитке висит. Баялынь была такая же сердобольная душа; в ханши она попала потому, что была из знатных степных родов, двоюродная сестра самого китайского богдыхана Аюр-Бала-Батра, Буинту-хана. Баялынь была родной матерью всем нуждающимся у Узбека. Юрию она свадьбу с Кончакой устроила; за Михаила (по её же мнению, убийцу Кончаки) тоже горой стояла.
Вчера, проводивши отца с торга, Константин побежал прямо к Прасковье в сопровождении бояр и отроков. Прасковья, свидетельница всей этой гнусной сцены, повела его, в сопровождении девочек своих, прямо к ханше.
Вздрогнула от негодования на Кавгадыя ханша, обласкала Константина и, чтоб утешить мальчика, велела ему посидеть у неё, поиграть с Русалкой. Двенадцатилетний Константин, играя, забыл отца, нужду, горе.
— Хорошие дети, старуха! — сказала ханша Прасковье, глядя на Константина и Русалку.
— Как же не хорошие, — вздыхала Прасковья, — будь Русалка из большого рода, государыня, была бы князю Константину невестой годика через два.
— Старуха, — строго перебила её Баялынь, — разве тот, кто при мне живёт, — не из лучшего рода на свете?
Дети хорошо понимали по-татарски. Услышав, что сказала ханша, они обменялись взглядами и смутились.
— Хочешь, Константин, — засмеялась ханша, — жениться на моей Русалке?
— Хочу, коли велишь, — отвечал Константин.
— Братья-то у тебя не женаты ещё? — спросила она.
— Нет.
— Будешь умный малый, царю Узбеку послушный — отдам тебе Русалку. Не станешь его слушаться, крамолу станешь, как твой бедный отец, затевать — за другого твоего брата отдам Русалку — царевной ордынской сделаю. Будешь ты её муж — будешь после отца своего великим князем всея Руси.
— Кланяйся в ножки царице, Русалочка, кланяйся! — заплакала Прасковья. — Ишь, государыня какого добра тебе желает!
Русалка и Константин стали отвешивать земные поклоны ханше.