Александр Невский
Шрифт:
А двор давно уже был погружен в сон. «Дрыхнут, псы. Некому слова молвить. Пойти закричать, поднять всех?» И тут до слуха князя донесся скрип саней, фырканье коня. Кто-то припозднившийся ехал мимо.
Александр Ярославич направился к воротам. Дорога рядом. А по ней со стороны Переяславля бежит кляча, запряженная в расхлюстанные сани.
Князь шагнул навстречу коню, схватил под уздцы, завернул к воротам. Напугал клячу, а еще более седока в санях. Мужик подумал бог весть что и наладился было
— Идем в терем! Живо! — сказал повелительно.
Мужик узнал князя и затрясся от страха.
— Прости, князь, бес попутал, — всхлипнул он. — Не я виноват, они… Не я, князь…
— Идем, дурак, — засмеялся Александр и потащил мужика во двор. — Как звать-то тебя?
— Азарий, князь, Азарий я… — лепетал мужик, следуя за князем. Идти не хотел, но и упираться боялся пуще смерти. Шел, не отставал. Александр завел его наверх в комнату, где на столе стояла заливная рыба, кувшин с хмельным медом и чаши. Князь взял кувшин, налил две полные чаши, кивнул мужику:
— Бери, Азарий. Ну!
Азарий схватил чашу с медом, едва не уронил, плеснул на себя ненароком. Глядел растерянно, ничего не понимая.
— Пьем за сына моего, — сказал князь и чокнул свою чашу о чашу Азария. — Слышь, сын у меня токмо что родился. Сын! Пьем.
Азарий приложился к чаше. Пил, давился, кашлял, шептал бессвязно:
— Господи, какое счастье… Господи, счастье-то…
— Пей до дна, не бормочи, — понукал князь, выпив свою чашу. — Ведомо, счастье сие.
Но Азарий шептал о своем счастье. Год уж тому, как монастырь увез лес, заготовленный Азарием, и платить за труды ему не спешил. А сегодня настоятель, решивший отвязаться от смерда, сказал ему: «Не мы ль грехи твои перед всевышним отмаливаем? А ты, аки тварь неблагодарная, докучаешь нам. Изыди, и чтоб очи мои тя не зрели впредь!»
Обиженный и обозленный Азарий, дождавшись ночи, стащил у монахов топор. «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Потому и напугался он и взмолился, когда выскочивший со двора князь схватил его и потащил за собой.
— Господи, счастье-то какое…
— А вот теперь за счастье, — сказал князь, наливая по второй чаше.
Он был почти трезв, и ему весело было видеть опьяневшего смерда, слушать его бессвязные речи. Князя распирало счастье, хотелось видеть и этого забитого смерда счастливым. Он встал, прошел к полке, где лежал его пояс. Снял с пояса тяжелую калиту, бросил на стол перед Азарием.
Азарий увидел калиту, вначале испугался, замахал перед лицом руками.
— Нет, нет, что ты, князь. Боже упаси.
— Бери. Это тебе, дабы помнил о рождении сына моего.
Азарий схватил калиту, по тяжести определил: не менее двадцати гривен! Боже мой, счастье-то какое! Заплакал Азарий растроганно. Столько
От третьей чаши и от счастья раскис Азарий. То засмеется, то заплачет.
Видит князь, худой ему собеседник опьяневший смерд, пошел провожать его со двора. Вел, поддерживая под руку. Азария хмель водил из стороны в сторону. Правда, на морозе голова лучше соображать стала. Оказавшись у саней, решил, сняв шапку, на прощанье поклониться князю до земли. Не удержался на ногах, головой в снег угодил.
Александр Ярославич, смеясь, вытащил смерда, напялил шапку, толкнул в сани.
— Доберешься до дому-то, Азарий?
— Доберусь, светлый князь, доберусь.
Отъехав от княжеского двора, Азарий вспомнил про топор монастырский, ворованный. Одной рукой за пазуху полез: ага, калита здесь, другой — под солому, топор достал. «Эх, негоже при таком-то богатстве татьбой займаться».
Азарий размахнулся и закинул топор далеко в сугроб. На душе сразу стало легко и весело. А конь бежал скоро: домой торопился сенца пожевать.
XXII
«С ВЕЧЕ СПОРИТЬ НЕЧА»
Вечевой колокол бил долго и тревожно: звал, требовал новгородцев на площадь. Не всякому была охота по морозу бежать. Оттого толпа была злая и хмурая.
— Ну, чего раззвякались!
— Будя трезвонить. Дело давай.
На степени, кутаясь в шубы, стояло несколько бояр и Степан Твердиславич. С ними трое, судя по одежде — воины.
— Господа новгородцы! — закричал наконец Степан Твердиславич. — Немцы только что Тесов взяли. Вот люди оттуда прорвались…
Такое сообщение взволновало народ, сразу жарко стало. До Тесова-то рукой подать.
— А чего ж вы чешетесь? — кричали из толпы.
— Пошто дружину не сбираете?
— Тысяцкие по-за печки попрятались!
— Али предать нас решили-и?
— Вояки-и-и!
Надрывая глотку, Степан Твердиславич тишины требовал:
— Тихо-о-о! Тихо-о-о!..
Да где там, разве вече просто унять? Расходилось, что море в ненастье:
— Зовите князя-я, коли кишка тонка!
— Выжили, иуды, Ярославича, а теперь в портки наделали!
— Зовите князя-я-я!
Притихли бояре на степени, присмирели — эдак ведь и до греха недалеко. Не дай бог, крикнет кто: бей толстосумых! Дергают бояре за рукав Степана Твердиславича, кивают ему испуганно: соглашайся, мол, на послов к великому князю. Дождался Степан Твердиславич, когда немножко прооралась толпа, поутихла.
— Так что, господа новгородцы? Приговариваем послов к великому князю? — крикнул он.