Александр Невский
Шрифт:
— Ну, ежели при мне, то раза три-четыре.
— Вот видишь, только при тебе четыре раза. И вот увидишь, еще явятся не однажды. А почему? А потому, что ты убиваешь только сегодняшних рыцарей. А надо всех под корень, вот так… — Сартак махнул ладонью как саблей и сбил свой кубок, разлив вино на ковер. Засмеялся.
— Если б ты раз, слышишь, один только раз вырубил их всех, то с чего б тогда новые воины наросли? А? Вот пращур мой Чингисхан занял страну тангутов [100] и вырубил всех до единого. И что? В той стороне тихо стало,
100
Тангуты — народ тибето-бирманской группы. После разгрома монголо-татарами их государства ассимилированы.
— Нет, Сартак, это не по-христиански. Бог не простит того, если еще и детей убивать.
— Это ваш, а наш все прощает, — захохотал Сартак, откинув голову. Посмеивался и темник, отирая полой жир с бородки.
Александр был серьезен: слишком страшную картину нарисовал ему потомок Чингисхана. И именно его серьезность более всего веселила татар.
— Ладно, князь, — сказал Сартак, снова наполнив свой кубок. — За то и люб ты мне, что вере своей крепко привержен. И еще за это, что умеешь малым добиваться большого, а для этого искусником надо быть. Но чтоб, добившись большого, потерять мало, для сего надо быть угодным богу своему. Ты угоден. И богу своему, и мне — татарину.
Сартак выпил единым духом, так и не сказав на этот раз, за что. Опять выбрал кусок с хорошей костью и стал рвать его зубами с таким вожделением, словно не ел три дня. Обглодав кость начисто и высосав мозг, Сартак опять заговорил:
— А скажи, Александр, кем доводятся тебе князья ростовские Борис и Глеб?
— Они сыновья моего сродного брата Василька.
— А как ты к ним относишься и они к тебе?
— Я их люблю как братьев своих меньших. После рати вашей вместе с отцом садил их на стол ростовский. И меня, надеюсь, они любят тоже.
— Ну так вот… — Сартак, прищурившись совсем по-батыевски, взглянул на темника и даже, кажется, подмигнул ему, улыбнулся. — Наверное, скоро, князь Александр, мы еще и породнимся. Братья твои меньшие Борис и Глеб были как-то в гостях вот у него — темника Неврюя. И что ж? Глеб, как сокол, впился глазами в Неврюеву дочь и про еду забыл. Но и это не все. И девчонке он по душе пришелся. Теперь она так и шныряет у ваших шатров, увидеть его желая.
«Господи, что ж это будет? Татары убили его деда, отца, а он возьмет татарку. Как же душе Василька перенесть это?»
— Князь, слышь? — окликнул Сартак, пытаясь и рукой дотянуться. — Что ж ты молчишь?
— А что скажешь, Сартак. Веры они разной. Не рассердится ли ваш бог?
Татары опять захохотали, видно, весело им было видеть русского князя в некоем затруднении.
— Наш бог не обидится, Александр, — заговорил, просмеявшись, Сартак. — А с вашим они сами сладят, девку перекрестят, обвенчаются да и заживут. Зато крепости потом Глебу не понадобятся. А? Как думаешь?
«А ведь верно, — подумал князь, — прав он. У Глеба же союз кровный завяжется с погаными».
— Что ж думать, Сартак, — заговорил Александр. — Дойдет до сговора, сам благословлю молодых,
— Ай, умница! — вскричал Сартак и хлопнул в ладони, требуя еще вина.
Вина принесли, налили еще. Выпили. И Сартак опять заговорил, заговорил уже коснеющим языком, но гость сразу понял: опьяневший ханыч болтает о главном в сегодняшней беседе, о самом важном, по крайней мере, для него, новгородского князя.
— Мы Новгород твой не брали на щит. Может, оно и к лучшему… Ты вот уцелел. — Сартак оскалился при сих словах. — Может статься, и в будущем не станем, хотя бы ради дружбы. Но зависеть это будет от тебя, Александр. — Сартак покачал перед носом указательным пальцем, потом, слизнув с него жир, продолжал: — Ты понимаешь? От тебя. Пока ты будешь слушать нас, а тебя — новгородцы, им будет мир. Если ж ты забудешь о нашей дружбе или новгородцы станут неверны тебе, знай — я сам или вот хотя бы Неврюй сожжем город дотла. И вырубим всех подчистую. Ты понял, князь?
— Понял, Сартак, — отвечал Александр, чувствуя, как хмель улетучивается из головы.
Сартак был настоящим наследником отца своего Батыя не только по имени, но и по ратному умению, и в том, что он сотворит с новгородцами в случае чего, сомневаться нельзя было.
Сотворит и глазом не моргнет.
IX
ЖЕЛЕЗНЫЕ КОГТИ БЕРКУТА
— Пускай, — скомандовал Сартак.
И татарин, державший на руке беркута, снял с головы его кожаный колпачок. Беркут сразу вытянул шею, медленно повернул голову туда-сюда, обозревая своими желтыми злыми глазами окрестность, потом широко расправил мощные крылья, ловя чуткими перьями ветерок с захода. И сорвался с луки, падая вниз, к земле. Но над самой травой сделал взмах, один-другой, и поплыл, поплыл дальше, медленно набирая высоту.
— Сейчас заметит, — сказал Сартак, не спуская глаз с беркута, и тронул коня. — Едем за ним.
Они поскакали хлынью [101] стремя в стремя с князем Александром. Татары-ловчие ехали следом, не смея обгонять и даже разговаривать громко, дабы не перебить нечаянно беседу ханыча и его высокого гостя.
Далеко впереди в побуревшей траве золотистой ниткой мелькал хвост убегавшей лисы.
А беркут поднимался все выше и выше, он уже видел лису и теперь тянул за ней, готовясь к нападению.
101
Хлынь — тихая рысь.
— Сейчас ударит! — крикнул Сартак и подстегнул коня, тот перешел в елань. — Надо не упустить самого главного.
Кони их уже неслись, пластаясь над травой. Они нагоняли лису.
Беркут словно ждал этого, начал быстро снижаться и через несколько мгновений вцепился в спину бегущего зверя.
— Оседлал! — азартно вскричал Сартак.
Обреченная лиса в отчаянье обернулась, оскалилась на своего крылатого врага, и в тот же миг беркут крепкими, словно железными когтями впился ей в морду.