Александр Невский
Шрифт:
— Ну что ж. Грех не уважить такую просьбу. Передай коня конюшим и в мой насад ступай.
— Спаси бог тебя, князь, — сказал растроганно Федор. — Век не забуду твоей милости.
Даже слеза Федора прошибла от такого великодушия княжеского. Еще бы, ведь он слукавил перед ним, сказав, что отстал от отца. Тысяцкий Яневич сам не взял сына в поход, велев ему с хозяйством управляться да молодую жену с дитем беречь. Но, видно, нашла коса на камень. Сынок в отца пошел, переупрямил, перехитрил.
Ровно белые лебеди, поплыли
На переднем насаде весело реет прапор Ярослава Всеволодича.
Вскоре вышли на простор Ильменя. Ветер здесь — покрепче, паруса напружинил. Не зевай, лодейщик, управляйся!
И побежали насады, буровя и вспенивая голубые воды озера, скоро побежали к другому берегу.
От шири необъятной, от яркого солнца, от ветра бодрого веселеет сердце русича. И вот уже на одном из насадов грянули песню добрые молодцы:
Ты, лодеюшка моя, крутогрудая, Ты неси меня, лодья, в море сине-я-я…Щурится от яркого солнца князь, зорко смотрит вперед, где синей полоской видится земля. И хорошо ему: то ли оттого, что опять в поход побежал, то ли от песни разудалой. А скорее, от всего вместе взятого.
Вы не зарьтесь на меня, хляби темные. Уноси меня, лодья, к дому родному-у…Выводят звонко да ладно голоса поющих. И сладостно на душе у русичей от грусти непонятной, от радости светлой, от своего умения песней все окрест завораживать.
Ты, лодеюшка моя, крутогрудая, Ты спаси меня с конем от поганого…Лодейщик на головном насаде зорко всматривается вперед, чтобы войти в устье Ловати. Вот лесок приметный, а вот дерево, разбитое молнией, — тут рядом и Ловать.
Вошли в реку. Смолкли песни, опали паруса. Надо веслами грести против течения. Кинули с насадов веревки на берег, по пяти человек с каждой лодьи подхватили веревки, потянули. Где веслом, где шестом, где бечевой — все вперед да вперед.
Князь велел передать по всем лодьям: остановки не будет, а посему есть, пить и отдыхать по очереди на ходу.
Поравнялись с Русой. Народ выбежал к берегу, приветствуют князя с дружиной. А лодьи и не думают чалиться, идут одна за другой мимо города. Только крикнули с головной: «Старшого с засады к князю-ю!» Старшой догнал насад князя уже за городом. Он был не один, с двумя воинами. Подъехав к берегу, не слезая с коня, крикнул:
— Здравствуй, Ярослав Всеволодич! Зачем звал меня?
— Здравствуй, здравствуй, —
Старшой забеспокоился.
— Дык как я, Ярослав Всеволодич, я, чай, в бронях.
— Литву ты без броней и даже без порток встречал, а своего князя чтой-то засовестился, — съязвил Ярослав.
Поняв, что князю уже донесли о сраме, случившемся с засадой, старшой того более смутился.
— Дык утопну ж я в бронях-то.
Вышутив старшого засады, князь смиловался, велел приткнуть насад к берегу. Передав коня дружинникам, старшой залез в лодью князя. Ее тут же оттолкнули от берега, и она опять поплыла вперед.
— Здравствуй, Александр Ярославич, — кланялся старшой, увидев в насаде княжича. — Здравствуйте, христиане православные.
— Ну полно, полно, — осадил его князь. — Садись-ка подле да рассказывай.
Старшой опустился рядом с князем на лаву, вздохнул:
— Чего рассказывать-то? Тебе, чаю, все уж обсказали.
— А ты сызнова да подробней.
— Дык суббота ж была, князь, кажин христианин должен в баню…
— Тьфу ты! — осерчал князь. — На кой ляд мне твоя баня. Ты о деле сказывай. Как было? Сколько их? Сколь народу забили? Ну!
Старшой обрадовался, что о сраме молчать можно, взглянул с благодарностью на князя.
— А убитых у нас, Ярослав Всеволодич, четверо всего, в том числе поп Петрила.
— Поп? — удивился князь. — А он-то как случился?
— Они церковь грабить кинулись, ризы, иконы. А Петрила-то на них со крестом медным. Троих наповал уложил крестом, а тут его сулицей и достали. Был бы в бронях, уцелел бы, а то в рясе.
— А твои, из засады, живы?
— Ни одного не убило, Ярослав Всеволодич, — сообщил радостно старшой.
— Вот вишь, ни одного. Дабы уцелеть, не в бронях надо быть, а в чем мать родила, так?
Старшой опять смутился от злой шутки князя. Ярослав весело хлопнул его по плечу.
— Ништо. Опростоволосился, муже, терпи. Что я посмеюсь — не беда, худо, коли в притчу попадешь. Тогда уже до самой смерти не отмоешься. Сколь литвы-то побили?
— Десятка два.
— Вооружение у них?
— Сулицы, луки, мечи короткие. Все легкое. Даже брони не на всех.
— Ведомо, в загон сбирались. От нас тяжелеть хотят. Ну да ничего, явились по шерсть — воротятся стрижеными. Догнать бы.
— Догонишь, князь. Они уже затяжелели. Каждый успел по второму коню добыть и понаторочить — сумы трещат. Догонишь.
— Кабы не своротили к себе.
— Не своротят. Жадны. От дарового разум теряют.
— Дай-то бог, — вздохнул князь, скользнув взором по темнеющему берегу. — Вот ссажу тебя — пошлю дозоры. Яневич-то был в Русе?
— Нет.
— Стало, не добежал еще. Вишь, как на насадах да по прямой ладно вышло. И кони свежие, и, считай, день выиграли.