Александр Невский
Шрифт:
— Шибче, Ратмирка, шибче, чай, не деву красную оглаживаешь.
Соскочив с полка, князь, распаренный и жаркий, кинулся к двери и, открыв ее, в два прыжка достиг речки.
— И-эх! — крикнул весело и бултыхнулся в темную воду.
После бани князь и воевода выпили по чаше хмельного меду и, перекусив жареной рыбой, прошли не спеша к реке. Они присели на коряжину прямо у воды. Над ними зазвенели, заныли злые комары. Ратмир подошел сзади почти неслышно, сунул каждому в руку по березовой ветке — отмахиваться.
— Что я тебе хотел
Князь понял этот знак, успокоил:
— При нем можешь все говорить, Гаврила Гориславич.
— Ведомо ль тебе, Ярославич, что бывший псковский князь Ярослав Владимирович ныне в Медвежьей Голове обретается?
— Знаю. Вместе с матерью бежал туда, изменник.
— Так вот, этот Ярослав Владимирович подарил псковские земли епископу дерптскому.
— Как так? Дарит то, чем сам давно не владеет?
— Вот то-то. И смекай, князь, к чему это.
— Ведомо, к войне, — сплюнул в воду Александр. — Поход свой немцам оправдать как-то надо. Мол, не захватывать идем — свое брать. Ишь как хитро придумали.
От шатров, темневших недалеко, вдруг зазвучала грустная песня:
У вечера тихо-тихого Заря потухала лазорева, А на душу княжьего гридина Кручина упала несладкая.Князь и воевода помолчали, прислушиваясь к красивому голосу.
— И еще, Александр Ярославич, — заговорил воевода. — Токмо не сочти сие за желание оговорить, оболгать соперника. Нет. Ты сам ведаешь, не корыстен я на доносы. Но здесь…
— Ну что, говори.
— Здесь, как истый русич, молчать не вправе.
— Сказывай. Не ходи кругами-то.
— Вот, — Гаврила Гориславич помялся. — Мнится мне, Ярославич, посадник Твердила Иванкович туда же зрит, куда и переветчик тот, князь Ярослав Владимирович. С немчурой шушукается, подарки от них тайком принимать стал.
— Ишь ты, — нахмурился князь. — Худая весть, Гаврила, худая.
Александр сгорбился, замолчал, даже отмахиваться от комаров перестал. И у Ратмира, видевшего все это, вдруг сжалось сердце от любви и жалости к князю: «Иззаботили, ох иззаботили, окаянные, Ярославича».
А от шатров, бередя душу, лилось задушевно и грустно:
От лука тугого, певучего Стрела полетела каленая И пала в головушку буйную Любимого княжьего гридина.XVII
СОРОМНАЯ ГРАМОТА
Европа пристально наблюдала за агонией Русской земли. В том, что Русь доживает последние дни, никто не сомневался. Великий азиат хан Батый вспорол ей чрево и вот уж добрался до сердца — древнего Киева.
Мужественная,
Опьяневший от побед и крови Батый кинулся за бежавшими в Угры русскими князьями.
И хоть это уже был порог, Европе нечего было бояться. Слишком много сил потратил хан Батый в русских землях, слишком широко разбросал он кибитки свои. Приустал великий азиат, притупил ненасытный меч свой.
Европе надо было спешить хоть что-то урвать из остатков русских земель, проглотить хоть толику от пирога, не съеденного восточным деспотом. Спешили ливонские рыцари, ковали оружие и доспехи, собирая под свои стяги христиан-католиков, поднаторевших в разбоях.
Торопился шведский король Эрик. Снарядив огромный флот и погрузив на него более пяти тысяч отборных воинов во главе с ярлами Ульфом Фаси и зятем своим, Биргером, отправил он их в Неву, чтобы утвердиться в Ижорской земле и пойти далее, на Новгород. Нести туда не только меч, — истинное христианство, — для чего со славными воинами и отбыл епископ Томас.
Прекрасен союз меча и креста, все попирающий на пути своем, все прощающий себе самому! Всегда правый и праведный в гневе своем. Не оттого ль «рубить» и «крестить» иногда одно и то же значит?
Появление большого числа шнеков [83] в устье Невы встревожило новгородские заставы. Ижорский старейшина Пелгусий, в крещении Филипп, не стал дожидаться, пока на берег высадится все войско. Повелев сторожам застав отходить к лесу и ни на миг не выпускать из виду врага, Филипп помчался в Новгород. Он скакал всю ночь, дважды сменив в пути коней.
83
Шнеки — суда.
Утром Пелгусий прискакал на Городище. Узнав о его прибытии, князь вышел из трапезной, не окончив завтрака. Пелгусий ждал на крыльце, и по его взмыленному коню, стоявшему у крыльца, по хмурому виду самого ижорца Александр догадался: беда!
— Свейское войско, князь, высадилось на Неве. Пришли на шнеках, под парусами.
— Куда плыть хотят?
— Не ведаю, князь. Сразу же поскакал к тебе. Но по всему, лагерем встают. Видел, как шатер княжеский волокли и раскидывали.
— Сколько шнек?
— Много, князь. Весь берег облеплен.
Увидев, как недовольно нахмурился князь, Пелгусий сказал:
— Не менее ста шнек будет.
— То-то. «Не менее», — проворчал князь. — Считать надо вдугорядь, Филипп, считать. — Повернулся к Ратмиру: — Прикажи отрокам сзывать боярский совет. Вели и нам коней подать. Ему тоже, — кивнул на Пелгусия. — Своего-то запалил?
— Да это уж третий от Невы.
— Верно делал, что гнал так. Сейчас время дороже золота.