Александр Пушкин и его время
Шрифт:
Снова Петербург в морозной мгле, с красным солнцем января, опять Демутов трактир… Опять та же светская жизнь… Холостяцкое бездомье… Снова огнем захватывают душу карты. Эта единственная тогда для дворянина возможность разбогатеть. Вспомним инженерного офицера Германна в «Пиковой даме».
«Я в Петербурге с неделю, не больше, — пишет Пушкин Вяземскому в Москву в январе. — Нашел здесь всё общество в волнении удивительном. Веселятся до упаду и в стойку, т. е. на раутах, которые входят здесь в большую моду. Давно бы нам догадаться: мы сотворены для раутов, ибо в них не нужно ни ума, ни веселости, ни общего разговора, ни политики, ни литературы. Ходишь
Пушкин в Петербурге слушает по субботам концерты в филармоническом зале — «Реквием» Моцарта, «Семь дней творения» Гайдна, симфонии Бетховена… Пушкин теперь не бывает в доме Алексея Николаевича Оленина. Оленин — человек отлично образованный, носитель передовой русской культуры того времени — чего больше! Но при всем этом, однако, ведь Оленин еще и петербургский чиновник, — тот самый, который уволил Дельвига из своей Публичной библиотеки за посещение им «ссылошного» Пушкина в Михайловском летом 1825 года. Тот же самый Оленин предложил в члены Академии художеств графа Аракчеева, мотивируя свое предложение близостью Аракчееву к государю. И Оленин же отказал Пушкину в руке дочери своей, Анны Алексеевны, из-за досадно всплывшей истории с «Гавриилиадой»…
Пушкин бывал в эту зиму у Дельвига, беседовал главным образом о журнале. Здесь два раза в неделю собирались старые товарищи-лицеисты: Лангер, князь Эристов, Яковлев, Комовский, Илличевский, бывали композитор М. И. Глинка, литератор Орест Сомов, а также молодые поэты.
«Пушкин в эту зиму часто бывал, — записывает внимательная А. П. Керн, — мрачным, рассеянным и апатичным».
«Через два месяца по приезде утомление и какая-то нравственная усталость снова нападают на Пушкина. Он начинает томиться жаждой физической деятельности, которая всегда являлась у него как верный признак отсутствия деятельности духовной», — записывает его биограф
П. В. Анненков и сообщает дальше, что в бумагах Пушкина сохранился вид, выданный ему петербургских почт директором 4 марта 1829 года на «получение лошадей по подорожной без задержания до Тифлиса и обратно»: Пушкин задумал ехать на Кавказ, в Грузию, чтобы перебить свои переживания новыми впечатлениями.
Уже 9 марта Пушкин снова мчится в Москву, где останавливается у другого своего друга — П. В. Нащокина. В весенней, ростепельной Москве Пушкин бросается на Пресню, к Ушаковым, где узнает, что Катя Ушакова уже помолвлена с князем Д.
— А я с чем остался? — вскрикивает Пушкин.
— С чем? — переспросила его счастливая невеста другого. — С оленьими рогами!
Это было ревнивое, по-женски жестокое слово, но оно показывает, как внимательно следило московское и петербургское общество за Пушкиным…
Последние колебания в выборе невесты теперь отброшены. Оленина и Ушакова отошли, остается она, Наташа.
Пушкин посещает Гончаровых, чувство его растет.
И в то же время Пушкин, продолжает готовиться к отъезду в Грузию — он уже списался с главнокомандующим Кавказской армией генералом Паскевичем, он уже получил от него пропуск в действующую армию. Он готовит себе отступление…
И время подошло — решение созрело. Первого мая 1829 года по его просьбе и от его имени граф Ф. И. Толстой делает предложение Наталье Николаевне Гончаровой.
В первом этом сватовстве Пушкин получил отказ, однако
«На коленях, проливая слезы благодарности, должен был бы я писать вам теперь, после того как граф Толстой передал мне ваш ответ: вы позволяете мне надеяться. Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я все еще ропщу, если к чувству счастья примешиваются еще печаль и горечь; мне понятна осторожность и нежная заботливость матери! — Но извините нетерпение сердца больного, которому недоступно счастье. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного вам жизнью».
В ту же ночь Пушкин выезжает из Москвы в Грузию…
Путь его лежит на Калугу, Белев и Орел.
Скача этим путем, Пушкин дает двести верст крюку — он должен заехать в Орел, чтобы, не теряя удобного случая, познакомиться с генералом А. П. Ермоловым.
Отставной генерал Ермолов после Кавказского фронта появился на балах Москвы весной 1827 года в сиянии своей военной славы, в обаянии своей могучей личности, овеянной трагедией несправедливой опалы. Громадного роста, атлетического сложения, с энергичным, волевым лицом, с седыми волосами, словно постоянным ветром вздыбленными на крупной голове, с небольшими серыми, пристально смотрящими глазами — Алексей Петрович являлся всегда в обществе в черном фраке с одним белым Георгием 4-й степени в петлице; но этот единственный Георгий был пожалован ему, тогда еще юному офицеру, из собственных рук самим Суворовым за штурм Праги — Варшавского предместья в 1794 году.
Биография Ермолова — живая легенда того времени. Человек славной военной карьеры, сопровождаемой общеизвестными успехами на поприщах военно-педагогическом и дипломатическом, начатой блистательно при Екатерине в 1796 году, успешно выполнил дипломатическое поручение в Персии… С воцарением Павла над Ермоловым собралась гроза: едва ли император Павел не спутал Алексея Петровича с его младшим братом Александром Петровичем, короткое время мелькнувшим в фаворе у Екатерины. Ермолов, сосланный царем в глухую Кострому, не теряет там времени даром: у соборного протопопа изучает латинский язык и настолько, что читает в подлиннике Юлия Цезаря и писателя и историка Рима Тита Ливия.
При Александре Первом в 1801 году Ермолов получает наконец в командование роту конной артиллерии со стоянкой в Вильне.
— Мне 25 лет, — тоскует вслух молодой офицер, — мне нужна война!
Подходит 1805 год. Ермолов бьется с французами, где со своей конной батареей, обскакав в атаке полк мариупольских гусар, огнем в упор сбивает маневр французов. В бою под Гейльсбронном Ермолов хладнокровно выжидает несущуюся на него в атаку французскую кавалерию. Находившийся тогда при Ермолове великий князь Константин Павлович кричит:
— Что же вы? Почему не стреляете? И вся армия знала, что ответил Ермолов:
— Вот как смогу различить, кто из французов русый, а кто чернявый — тогда скомандую!..
Независимый, прямой, честный, открытый в своих действиях, Ермолов получил поручение от царя писать ему о порядках в армии, что не могло не столкнуть его со всемогущим Аракчеевым; однако своею умной уступчивостью и необижающей прямотой Ермолов в прямом объяснении сумел установить лад и со страшным графом «Силой Андреевичем» — он думал только о пользе государственной, а не о личном самолюбии.