Александр Суворов (с илл.)
Шрифт:
– Ступай!
Великан поскакал вперед, офицеры за ним. Факелы погасли. Барабаны ударили фельдмарш. Полк вышел за город, провожаемый лаем всполошенных дворовых псов, и вступил дорогой в лес.
Никто из суздальцев не знал, зачем их подняли ночью так экстренно. Переговариваясь, солдаты гадали: что же такое случилось? Уж не новое ли происшествие в столице, вроде летошнего, когда гвардия поставила на место императора Петра его жену Екатерину? Никто не сомневался, что великан на рослом коне и есть новый полковник. Если он приказал обозу идти вперед, значит, поход дальний –
Говор в рядах стих. Не оттого, что солдаты призадумались о неизвестной цели внезапного похода, а потому, что лесная дорога была очень трудна. На мокрой глине разъезжались ноги, под сапогами все время хлюпала вода, сверху, с елей, порывы ветра стряхивали целые ушаты воды. Безмолвие в рядах сменилось ропотом. Солдаты бранили и старого полковника, и нового, и все начальство сверху донизу. Никакой команды больше не подавалось. Обер-офицеры шли молча впереди взводов солдат с мушкетами на плече, не останавливая ни ругани, ни говора. Подняв воротники плащей и нахлобучив шляпы, ехали на конях ротные командиры.
В разрывы облаков глянули бледные звезды. Дождь перестал. Сделалось светлее. Полк на марше растянулся. Солдаты шли вразброд, с подоткнутыми полами плащей, обрызганные по пояс грязью; с плащей струилась вода. В одном месте на полянке суздальцы встретили солдата в синем намокшем плаще, на коне, обрызганном по пах грязью. Голова солдата была обвязана платком: видно, шляпу у него сбило веткой в лесу или снесло ветром. Солдат был чужой.
– Эй, служба! – крикнули ему из рядов. – Не знаешь, куда нас ведут?
– Знаю! – ответил солдат. – Прибавь шагу… Скоро! Скоро! Скоро!
Солдат, оглядывая угрюмые лица суздальцев, пропустил несколько взводов, хлестнул коня нагайкой и ускакал вперед.
Дорога расширилась. Полк вышел на открытое место, подтянулся. Скомандовали:
– Стой!
Солдаты увидели перед собой большую поляну. Вдали, у края леса, возвышался старинный монастырь, окруженный белокаменной стеной. На колокольне били в малый колокол к заутрене. Ворота были заперты.
Перед полком на бугорке стояли кружком на конях штаб-офицеры, сняв шляпы, и прежний полковник, сердитый, в шляпе, нахлобученной на глаза. А среди них – встреченный полком в лесу на рассвете солдат в синем плаще, с обвязанной платком головой. Он что-то говорил, рубя левой рукой, а в правой, опущенной, была нагайка. Офицеры в смущении молчали. Поодаль на рослом жеребце сидел великан. Это был Прохор Дубасов. Тот же, кого суздальцы приняли за солдата, оказался их новым полковником.
Суворов оборвал речь, огрел нагайкой коня и подскакал к полку:
– Здорово, братцы суздальцы!
Полк отозвался невнятным, нестройным гулом.
– Хотел я, суздальцы, привести вас к готовым кашам. Палатки приказал здесь на поле загодя поставить. Да, вишь ты, обоз с дороги сбился – не туда пошел. Немудрено: в такую непогоду – обычное дело. Ну, что делать!.. Гляди-ка, братцы! – Суворов указал нагайкой на монастырь. – Печь в монастырской кухне топится. Отцы святые блины печь собрались. Сей же час попрошу-ка я у них погреться!
Рокот смеха пробежал по рядам. Суворов ударил коня и поскакал к воротам
С любопытством смотрели солдаты вслед полковнику. Командиры на конях не двинулись с места.
Суворов подскакал к воротам и постучал в них кнутовищем. Из калитки вышел монах. Суворов стал ему что-то говорить. Монах отмахнулся, развел руками и ушел назад, затворив за собой калитку. Вскоре он вернулся и с поклоном что-то доложил.
Суворов постоял минуту и поскакал к полку.
– Вот, суздальцы, беда! – весело крикнул он, осадив коня перед фронтом. – Зовет меня архимандрит с господами офицерами на блины и чашку чая. А вас-то, слышь ты, много, пустить не хочет. Признаться, я люблю чаёк, да вас мне жалко…
Суворов опустил голову, как бы задумавшись. Встряхнулся, расцвел улыбкой и крикнул:
– Приказываю взять монастырь штурмом! Прапорщики, со знамен чехлы долой!
Развернулись, защелкав на ветру, полковое и батальонные знамена. Командиры подскакали к своим ротам. Послышалась команда: «Бегом – ступай!» Суворов поскакал к монастырю. Суздальцы, взяв ружья наперевес, побежали к монастырю с криками и смехом вслед Суворову. За ним скакал Дубасов. На холме остался один прежний полковник. Он смотрел вперед, не веря глазам своим. Потом покачал головой, тронул коня и поехал прочь от монастыря, обратно в Новую Ладогу.
Солдаты сгрудились у монастырских ворот и криками требовали, чтобы им открыли. Оттуда не отзывались. Не принимая дела всерьез, офицеры перестали командовать. Солдаты окружили монастырь муравьиной хлопотливой толпой, не зная, как и к чему приступиться. Суворов указал нагайкой на кучу бревен, заготовленных для монастырских надобностей. Один из суздальцев уловил жест Суворова, бросился к бревнам с криком:
– Бери, ребята!
– Спасибо, удалец! – крикнул Суворов. – Как звать?
– Иван Сергеев, – отозвался солдат. – Эй ты, великан, слезь с коня, подсоби! – крикнул Сергеев Дубасову.
Прохор соскочил с коня и приподнял бревно. К нему присоединились еще несколько солдат, которые с уханьем начали бить бревном в ворота. Ворота затрещали. Из монастыря послышались крики.
– Ну-ка, раз! Еще маленький разок! Еще раз! – кричал Дубасов.
Откуда-то взялась высокая стремянка. Солдаты приставили ее к стене и полезли наверх.
На колокольне ударили в большой колокол – всполох. Пустынная окрестность не отозвалась набату даже отголоском. Никто не бежал к монастырю на помощь. Ворота сорвались с петель и рухнули.
Суворов скинул с головы платок и сбросил на руки Дубасову плащ. Солдаты увидели на нем полковничий мундир и боевой орден. Суворов въехал в ворота. Барабаны ударили. За барабанщиками пошли прапорщики с развернутыми знаменами и двинулись, равняясь на ходу, солдаты.
Монахи суетливо бегали по двору, а на церковном крыльце стоял в полном облачении седой игумен с крестом в руке.
Суворов остановил коня перед крыльцом, скомандовал полку: «Стой!» – и барабаны смолкли.
Он соскочил с коня, поднялся на крыльцо и преклонил колено. Игумен осенил его крестом, не скрывая своего гнева. Приложившись к кресту, Суворов сказал: