Александр Суворов (с илл.)
Шрифт:
– «Фортификация есть художество укреплять городы… для того чтобы неприятель такое место не мог добывать без потеряния многих людей, а которые в осаде могли бы малолюдством против многолюдства стоять».
Здесь было наоборот: в Измаиле заперлось многолюдство.
Де Волан почтительно молчал, полагая, что Суворов читает молитву.
– Крепости строят для того, чтобы… – строгим тоном учителя начал Суворов, обратившись к де Волану, устремив взор ему в глаза.
– … чтобы их защищать! – поторопился закончить де Волан.
Суворов покрутил головой:
– Галлы обходили римские крепости… Потёмкин любил держать крепости в осаде… – продолжал учитель «наводить» ученика. – Нуте, нуте, сударь?
– Штурмовать! – воскликнул
– Хорошо, господин инженер! – сказал Суворов и тронул донского жеребца.
Объезд крепости по линии вне картечного выстрела продолжался. Турки высыпали на валы и следили за небольшой кавалькадой. Там уж, наверное, знали от лазутчиков и перебежчиков, что к Измаилу прибыл грозный Топал-паша.
Там и здесь по дороге встречались отряды и группы солдат: одни стройно маршировали, другие шли на работу с песнями, неся на плечах лопаты и топоры. При встрече с Суворовым смолкали песни и слова команды. А затем мгновенная тишина взрывалась криком «ура!» – и солдаты шли дальше.
От одного взвода отстал молодой солдат. Он остановился на дороге и, сделав лопатой на караул, смотрел на Суворова во все глаза.
Суворов придержал коня:
– Что ты? Чего стал?
– Лестно взглянуть на ваше сиятельство…
– Как тебя звать?
– Гусёк, ваше сиятельство…
– Ну, гусёк, от старых гусей не отставай!
Гусёк расхохотался и побежал догонять свой взвод.
– Взвод, стой! – скомандовал капрал. – Вольно!
– Дядя Никифор! – кинулся Гусёк к капралу. – Вот так так! Ну уж и генерал! Жеребчик под ним ледащий [145] … Сам-то худ!..
– А голова с пуд! – оборвал Гуська капрал. – Мужик ты был, Гусёк, мужиком и остался. Кто же это лопатой честь отдает? Осрамил ты меня, Гусёк, перед Суворовым! Ну, как позовет меня да скажет: «Как же это ты, брат Никифор? Чему молодых учишь? Как же это? Ай-ай!»
145
Ледащий – хилый, плохой, негодный.
Солдаты сурово молчали.
Глава четырнадцатая
Письмоводитель Курис, диктуя писарям приказы генерала, неизменно предварял текст приказа словами: «Суворов приказал».
Такое начало попало в текст нескольких приказов, и с той поры приказы по войскам объявляли, начиная непременно этими словами, хотя бы их в тексте и не было.
Суворов приказал резать по ильменям [146] сухой камыш на топливо, посылая на эту работу слабые команды. «От безделья в сырых землянках больше люди хворают», – пояснял приказ. Задымились трубы камельков в давно не топленных землянках. В сырых солдатских убежищах стало веселее, суше и теплее. Число дымов в русском лагере умножилось. Турки, видя это, думали, что под Измаил прибыли новые крупные силы. У страха глаза велики. Перебежчики сообщали: в крепости думают, что Топал-паша привел к Измаилу 100 тысяч солдат.
146
Ильмень – мелкое озеро с берегами, заросшими тростником и камышом, представляющее собой остатки рукава или старого русла реки.
Суворов приказал направить под Измаил маркитантов и подвозить продовольствие – хотя бы во вьюках на казачьих конях. Маркитанты прибыли и открыли свои палатки. Снова у лавок толклись армейские поручики, хлопцы майоров, денщики полковников, камердинеры генералов.
Суворов приказал снять с застав пикеты и рогатки, «ибо нам никто отсель
147
Мамалыга – каша из кукурузной муки.
Товару много – денег мало. Так часто бывает на ярмарках. В полковых денежных ящиках не на всех хватило денег, и солдаты больше глазели на товары, чем покупали. Там, где торговали с рук, бродил, что-то выискивая, Ваня Гусёк. В сумке у него гремело несколько медяков, а в руке он зажимал, как некий талисман, выданную ему после усиленных просьб ротным писарем бумажку. На ней было написано четыре слова: «Суворов платит три рубля».
Гусёк ходил по толкучке, выискивая то, что ему до зарезу было нужно. И наконец нашел. Какой-то смуглый человек – грек ли, турок ли, а может быть, и перс из Закавказья – держал в руках новую уздечку с серебряным набором. Гусёк остановился, разглядел уздечку и спросил цену. Продавец молча показал пальцами: «пять». Гусёк, подняв один палец, сказал:
– Целкового [148] за глаза довольно!
Смуглый продавец помотал головой. Гусёк принялся его уговаривать. Их окружили. Какой-то гусар, похвалив уздечку, спросил Гуська:
– Да зачем тебе, пехота, узда? Знаешь ли ты, где у кобылы хвост, где голова?
– Знаю! – уверенно ответил Гусёк и показал продавцу два пальца.
Тот поднял три пальца и на этом уперся. Солдаты стали на сторону Гуська и убеждали иностранца согласиться на два рубля. Тот молча показывал свое: три пальца.
148
Целковый – серебряная монета достоинством в один рубль.
Гусёк вздохнул и согласился. Потянул к себе уздечку и сунул в руку продавцу бумажку. Смуглый продавец быстро развернул бумажку и в недоумении огляделся.
– «Суворов платит три рубля», – прочел какой-то грамотей у него из-за плеча. – Бери! Чего тут.
– Бери! Чего там! – сердито кричали солдаты.
Продавец нехотя выпустил из рук уздечку. Счастливый, оторопелый Гусёк стоял и любовался своей покупкой.
– Суворов платит! – крикнул один из солдат. – Хо-хо!..
Тем временем по приказанию Суворова сделали в поле, подальше от глаз неприятеля, копию измаильского вала с глубоким рвом; перед ним вырыли волчьи ямы [149] . Молодых солдат учили тут, как застилать плетнем волчьи ямы, забрасывать фашинами [150] ров и штурмовать вал. У берега Дуная с обоих флангов крепости Суворов приказал поставить за укрытием по батарее из 40 полевых пушек в каждой, чтобы скрыть от турок приближение штурма, обманув их надеждой на долгую осаду.
149
Волчьи ямы – ряды круглых ям впереди укреплений для затруднения приступа.
150
Фашина – связка хвороста, камыша, перевязанная прутьями.