Александр Суворов (с илл.)
Шрифт:
Спустилась ночь. Бой затих. По обе стороны реки пылали бивачные огни. Темная река разделяла противников. Суворов ночевал на расстоянии трех верст от реки. Вечером он всех испугал своим расслабленным видом; боялись, что он занемог. Особенно удивило то, что к ослушанию Меласа Суворов отнесся, видимо, равнодушно.
На 19 июня Суворов не дал новой диспозиции. Осталось в силе прежнее расписание маршей преследования. Общее расположение сил союзников не изменилось, только Меласу было подтверждено подчеркнуто строгое приказание отправить резервную дивизию Фрелиха к
Суворов и на Треббии не изменил своему обыкновению – после сна обливаться холодной водой – и накануне только сердился:
– Мертвая вода! Неужели во всей Италии нельзя достать двух ведер холодной воды?
Сын хозяина, черноглазый Джованни, с удивлением смотрел по утрам на важного русского генерала, которого на дворе солдаты в два ведра окатывали водой. Стояла знойная погода, и даже ночи не приносили прохлады. Вода в фонтанах была теплей парного молока. После обливания Суворов босиком бегал по замощенному каменными плитами двору. Мальчишка принялся бегать с русским генералом взапуски.
– Довольно! – сказал Суворов по-итальянски. – Пойдем, Ваня, пить со мной чай!
Джованни-Ваня согласился. За чаем Суворов достал из мешка небольшую поджаренную рыбку и сказал:
– Вот мне из России прислали рыбу. Она называется пряник. Пряники у нас водятся в самых холодных реках, таких холодных, что у вас тут и в помине нет! Попробуй и скажи: хороша ли наша рыбка…
Ваня-Джованни откусил рыбе голову и, подмигнув Суворову, спросил:
– А почему, синьор, русская рыба-пряник пахнет медом?
– Потому, – ответил Суворов, – что в России у нас реки наполнены медом и молоком, а берега у них кисельные… А по берегам растут белые деревья. Стволы у них – из рафинада, а листья – зеленый чистый леденец. Подует ветер – листья зазвенят серебряными колокольцами.
Джованни рассмеялся:
– Таких рек не бывает! А эта рыба просто испечена из муки с медом!
– Нет, право, так, – уверял Суворов, – пряники водятся у нас в живой воде!
Вечером, когда стемнело, мальчик тайком ото всех вывел из хлева осла и, захватив два кожаных ведра для воды, отправился в горы. Чуть светало, когда он вернулся домой с ведрами воды, взятой на самой высокой горе. Вода в этом ключе так холодна, что в ней могут жить даже форели, и по берегам ручья не растет трава, – то был ключ родниковой воды, вышедший из недр земли.
Джованни дождался, когда Суворов проснулся, и предложил ему попробовать «живую» итальянскую воду. Сам он скинул штанишки, чтобы подать синьору генералу пример.
– Не бойтесь, синьор, я тоже буду купаться!
Как ни крепился Суворов, а выскочил из-под ледяной воды, когда его окатили из ведра на дворе.
– Живая вода! Живая! – кричал он. – Довольно!
– Еще! Еще! – кричал Джованни, приплясывая и разбрызгивая воду.
Его тоже окатили.
Посинев и стуча зубами, мальчик сказал:
– Синьор, вы видите, и в Италии есть живая вода!
– Да! – согласился Суворов. – Ты убедил меня. Не знаю, чем и как отблагодарить тебя.
– Синьор, –
Суворов рассмеялся и обещал исполнить желание маленького патриота.
Купание в живой воде воскресило в памяти Суворова то, что он безнадежно пытался пробудить накануне. Вольно дыша, в легком полузабытьи, он ощутил запах московского леса… Цвели липы на опушке, и пахло медом. Только что прошумел дождь. Сосны и ели сурово и торжественно кадили ладаном смолы. Тонкие веселые березки, соревнуясь с елью и сосной, вздымали над ними на десятисаженную высоту прозрачные вершины. Солнце стояло высоко, и мокрая листва берез казалась хрустальной – блистала, переливаясь и сверкая. От вчерашнего недомогания не осталось и следа.
Вошел Багратион, тоже вставший спозаранку после бессонной ночи в накаленном за день доме виноградаря. Генерал осунулся. Глаза его ввалились, были в темных кругах.
– Нехорошо, князь Петр, выглядишь, – покачал головой Суворов.
– Что делать, ваше сиятельство!
– Хорошо, генерал, теперь под Москвой… А в Грузии?!
– Ах! Я не спал всю ночь, вспоминая!
Союзные войска перед полуднем начали строиться на виду противника в боевой порядок. Французы ответили тем же. Они двинулись в атаку первыми, чтобы иметь реку позади себя. Хотя из-за подъема воды от выпавших в верховьях дождей течение Треббии стало медленнее, зато там, где вчера воды было по колено, она стояла сегодня почти по пояс. Переправа давалась французам труднее, чем в первые два дня битвы. Они уже четыре раза переходили Треббию.
В этот день им пришлось, ретируясь, перейти реку в пятый раз.
Багратион получил приказание идти со своим корпусом против Домбровского, который шел высотами, чтобы охватить правый фланг русских. Розенберг получил приказание Суворова «смотреть вправо», не теряя связи с авангардом Багратиона.
С кавалерией на флангах Багратион отважно кинулся в штыки.
Напрасно Багратион вырывался на коне вперед, чтобы показаться Домбровскому, – командир польской дивизии берег себя.
Поляки бились с мужеством отчаяния. Но их порыв вскоре погас. Они не выдержали штыковой атаки, побежали и едва успели спастись за Треббией.
Увлеченный атакой, Багратион зашел вправо так далеко, что между его корпусом и войсками Розенберга образовался пустой промежуток около версты. Недаром Суворов приказал Розенбергу «смотреть вправо»: 15 батальонов французов ринулись в пустое пространство. Розенберг против них мог по слать только пять батальонов.
Закипел неравный бой. Подавленные тройными силами, русские начали отступать, отдавая каждый шаг с боем. Багратиону грозило быть отрезанным. Розенберг поскакал к Суворову.