Александра и Курт Сеит
Шрифт:
– Так ты считаешь, что эти споры ничего серьезного не значат?
Сестра снисходительно потрепала ее по руке.
– Разумеется ничего серьезного! Ты же наверняка помнишь, как папа спорил с графом Бобринским касательно результатов земельной реформы покойного господина Столыпина? Они год переписывались, и после каждого письма папа буквально рвал и метал. И ничего, они по-прежнему друзья. Так что не забивай голову подобной ерундой, политика – это всего лишь увлекательная мужская игра, ничего более.
Нельзя
Отец в подробностях рассказал о том, что на самом деле произошло прошлой ночью и кто сидел с ними в карете. И Шуру очень обрадовало негодование Сеита, когда он услышал, что грабитель держал ее под прицелом револьвера и угрожал застрелить, если они с отцом его выдадут.
– Мерзавец! – Его голос даже задрожал от сдерживаемой ярости. – Когда я до него доберусь, он пожалеет, что на свет родился! – Он помолчал, видимо стараясь взять себя в руки. – Благодарю вас за то, что все мне рассказали, я передам эти сведения кому следует, это очень поможет в поисках преступника. И позвольте поблагодарить Александру Юлиановну: вы держались превосходно и не позволили мне сказать лишнее при этом негодяе.
Шура покраснела до самых ушей, когда он склонился над ее рукой, и она почувствовала обжигающее прикосновение его губ. Но при отце и ошарашенной всем услышанным Валентине слишком показывать свои чувства было нельзя, поэтому она очень надеялась, что они припишут ее волнение и румянец воспоминаниям о пережитых страхах.
Впрочем, сестра ее все равно потом отчитала, заявив, что надо быть спокойнее, выдержаннее и не показывать свои эмоции слишком явно. Знала бы она, какие это были эмоции на самом деле!
Жизель в исполнении Татьяны Чупил-киной была восхитительна и обворожительна. Шура смотрела на порхающую по сцене тоненькую балерину, гибкую, грациозную, похожую на экзотический цветок, и не могла поверить, что это ее подруга детства, та самая Таня, которая все время подбивала их с Валентиной на какие-нибудь авантюры.
В ее памяти Таня так и осталась веселой шустрой девчонкой, никогда не сидящей на месте. А сейчас она настоящая богиня, на которую устремлены сотни восхищенных глаз. «Блистательна, полувоздушна, смычку волшебному послушна…»
Во втором действии, где призрак несчастной Жизели спасает Альберта от гнева вилис, Таня была так прекрасна, искренна и выразительна, что Шура не смогла сдержать слез и потом долго аплодировала вместе со всем залом, едва не отбив себе ладони.
Валентине пришлось дважды окликнуть ее, когда закрылся занавес, прежде чем она очнулась от восхищения и прислушалась
– Костя сказал, что нам передали приглашение от госпожи Чупилкиной прийти к ней завтра на ужин. Думаю, неприлично будет отказываться, после того как мы приняли от нее пропуск в ложу.
– О, я буду очень рада! – Шура не могла скрыть радости. – Как ты думаешь, нам, наверное, надо подарить ей букет?
– Дарить цветы – мужское дело, – улыбнулся Константин. – Не беспокойтесь, я позаботился об этом заранее, и госпоже Чупилкиной сегодня доставят корзину роз с благодарностью за приглашение и приличествующими словами восхищения.
– Чтобы выразить мое восхищение, и слов не найдется, – вздохнула Шура.
Как жаль, что приличия не позволяют сразу же пойти за сцену и сказать Тане, что ее танец поражает в самое сердце. Да что там, сейчас Шура сказала бы это даже маме. Прежде чем осуждать Таню за то, что та стала балериной, надо посмотреть, как она танцует! Это же Божий дар, чудо, которое она обязана нести людям!
Когда они вернулись домой, в кабинете Юлиана Матвеевича еще горел свет, и Шура сразу побежала к отцу, чтобы пересказать ему свои впечатления от балета.
– О, папочка, – закончила она, – как жаль, что ты не смог пойти! Это был самый прекрасный балет в моей жизни!
– Дорогая, не надо так кричать. – Валентина, поднявшаяся в кабинет вслед за ней, подошла поцеловать отца перед сном и заботливо спросила: – Папа, что сказал профессор Егоров?
Шура чуть сквозь землю от стыда не провалилась. Ну конечно, папа же сегодня ездил к доктору, именно поэтому он и не мог пойти с ними в театр. Валентина об этом помнила, а она забыла. Стыд и позор ей!
– Ничего важного, – после некоторой заминки сообщил Юлиан Матвеевич. – Это была лишь первая встреча, профессор произвел небольшой личный осмотр и назначил время, когда я должен лечь в его клинику для полного обследования.
– И когда же? – заботливо спросила Валентина.
– Через пять дней. Мы оба решили, что это самое удобное время. Я успею управиться со всеми запланированными делами, да и ваша тетушка, Надежда Васильевна должна будет как раз вернуться из Москвы. Если же нет, погостите несколько дней у Бобринских, Елена Петровна обещала взять вас под свое покровительство.
– Обследование займет несколько дней?
Юлиан Матвеевич заметил испуг Шуры и успокоительно улыбнулся.
– Профессор Егоров – весьма требовательный и педантичный господин. Если уж он взялся обследовать, то сделает это как можно тщательнее. Не беспокойся, моя радость, это обычная процедура. Ну а теперь, – он взглянул на часы, – «я сон пою, бесценный дар Морфея, и научу, как должно в тишине…»
– «…покоиться в приятном, крепком сне», – послушно продолжила Шура, подставляя отцу щеку.