Александра
Шрифт:
Первые месяцы Алики и Ники провели в старых комнатах, которые он однажды делил с Георгием. Шесть комнат в нижнем этаже были отделены от моих покоев коридором. Как я, так и Алики, были слишком застенчивы, чтобы ходить друг к другу в гости, но у нее был терьер, и, кроме того, ее и моя камеристки были очень дружны между собой, и таким образом мы сошлись.
У молодоженов не было собственной столовой. Обедали и ужинали они в большом салоне вместе с вдовствующей царицей Марией, садившейся во главе стола. Юной чете позволяется лишь завтракать и пить чай у себя…»
Комната для отдыха у них маленькая, но уютная, что подчеркивают в своих письмах и дневниках как Александра, так и Николай. Время от времени Ольга приходит
«Напряженность между Алики и ее свекровью была явно слишком ощутима и иногда на грани срыва», — обрисовывает ситуацию в начале брака золовка Александры, Ольга, и продолжает:
«Безусловно, они пытались понять друг друга, но им это не удалось. Слишком разными были у них характеры, привычки, внешность. Оправившись от потрясения, моя мать снова взяла на себя общественные функции, причем с еще большим чувством собственного достоинства и силы. Она очень любила развлечения, драгоценности, красивые платья и внимание. Все, что навевало на отца скуку, было ее стихией. Теперь же она почувствовала себя полной хозяйкой. Она даже начала давать Ники советы в государственных делах, которыми прежде никогда не интересовалась. Ее слово в этом доме было законом. А Алики была застенчивой, замкнутой, иногда капризной и малообщительной. Она не могла никому угодить в доме: когда бывала серьезной, думали, что она снова в плохом настроении, когда же смеялась, считали, что она над кем-то насмехается.
Следует еще сказать, что моя мать охотно слушала сплетни. И в этом отношении ее подруги с самого начала были не очень дружественны к Алики — излюбленнейшей темой была для них ее зависть к свекрови».
По русской традиции — со времен Павла I, а точнее, с 1796 г., вдовствующая царица пользуется преимуществом перед женой нового царя. Утверждают, будто Павел издал этот закон из-за антипатии к своей невестке; другие, напротив, считают, что причина тому — ревность и алчность его второй жены, урожденной принцессы Доротеи Вюртембергской, побудившей его к принятию этого положения. Как бы там ни было: Александра все острее чувствовала себя обойденной. В официальных случаях Мария Федоровна, пользуясь привилегией не только в отношении драгоценностей, идет под руку с Николаем, и, если рядом нет ни одного великого князя, Александра следует за ними одна.
Также в вопросе гардероба и фрейлин решающее слово за свекровью. За исключением мисс Орчард, которую Александра привезла с собой из Дармштадта, ей приходится принимать то, о чем распорядилась Мария Федоровна. Учитывая различия в характере и вкусах, можно себе представить, как складывались их отношения.
Однако из любви к Николаю Александра старается поддерживать мир и не прибавлять мужу забот.
«Помню, как часто пила у них чай, — рассказывает юная золовка Александры, Ольга, — и Ники возвращался уставший, изнуренный, с головой, заполненной еще теми многими людьми, с которыми говорил, аудиенциями, решениями, которые должен был принять. Алики ни разу не сказала неверного слова, не совершила двуличного поступка. Приятно было наблюдать за ее размеренными движениями. Ее спокойствие помогало и ему».
Александра пишет, — видимо, еще и из ностальгии — бесчисленные письма родственникам, прежде всего брату в Дармштадт. В основном она жалуется на то, что Николай уделяет ей так мало времени. Свои государственные обязанности Николай исполняет в Зимнем дворце, расположенном недалеко от Аничкова дворца, что иногда дает ему возможность встречаться с женой — главным образом в присутствии гостей — и в течение дня.
Также и для Александры начинаются внушающие страх общественные обязанности. В январе нового 1895 года она сообщает брату о традиционном новогоднем приеме для дипломатического корпуса в Зимнем дворце.
«Это было ужасно, — думала, что умру! Я должна была
Кроме совещаний с министрами или прибывшими из-за границы послами и аудиенций, Николай ежедневно устраивает несколько приемов, в том числе военным делегациям, в состав которых входит порой до нескольких сотен человек.
Делегаты земства — русского сословного собрания — настаивают на том, чтобы Николай высказал принципиальную позицию по основным направления политики. Необходимо принять вызов и объявить, намерен ли он предоставить этому институту больше прав в решении государственных вопросов и большее самоуправление.
Перед этим выступлением он очень нервничает. Ему известно, что от него многого ждут или, по крайней мере, надеются. Однако, как и во внешней политике, Николай еще всецело на позиции своего отца, который был категорически против того, чтобы отпускать поводья самодержавия. От подобного шага в направлении демократизации формы правлении отговаривал Николая прежде всего пожилой (бывший советником еще царя Александра) конституционист и прокурор синода, Победоносцев: «Парламенты служат лишь личным карьеристским устремлениям депутатов, а не государству», — аргументировал он. Разочарование соответственно велико — и Николай получает свое первое политическое поражение. Реакцию он воспринимает спокойно: ведь, в конце концов, его поддерживает любимая и обожаемая Александра, считающая, что царю не следует терять свое всемогущество, деля власть с сословными представителями. Весной Николай решает перенести свою резиденцию в царскосельский Александровский дворец, пока еще самый уютный из помпезных дворцов, хотя к Зимнему оттуда гораздо дальше.
Александру все чаще терзают головные боли. Все же в ностальгические письма Эрнсту Людвигу внезапно врывается радость: она ждет ребенка.
Теперь можно — на полном основании — не появляться на столь ненавистных балах и больших приемах, хотя и небольшие общества ее не прельщают.
7/19 марта Александра получает телеграмму. Эрнст Людвиг как раз стал отцом и просит их в крестные родители своей дочери, которую (между прочим) назвали Елизаветой.
Примерно в это же время Александра сообщает брату, что сама скоро должна стать матерью:
«…мне пока с трудом в это верится, слишком велико было бы счастье. Но, пожалуйста, никому пока не говори… Элла уже узнала об этом от Орчи, которая никогда не спускает с меня глаз, — при встрече расскажу Тебе подробнее…»
Вскоре после этого ее надежда укрепляется:
«…но мне при этом довольно скверно, я не переношу никакой еды (…) Я сейчас в другой комнате — здесь полно роз из оранжереи (…) Газеты действуют мне на нервы — и ничто так, как о Бисмарке и Вильгельме, его меч, его речи и т. д…»
Июль 1895 г.:
«…я уже с таким нетерпением жду, когда Бог даст нам нашего ребенка, — это будет таким счастьем для моего любимого Ники… у него так много забот и проблем, со столь многими ему приходится бороться. Он никогда не жалуется, но я читаю это в его глазах — печально видеть такого молодого человека, облеченного столь великой ответственностью (…) Позднее мы поедем в Красное [Село, учебный полигон] [81] , и мне уже так не терпится все увидеть, после того как Ники так много об этом рассказывал… Наши комнаты в Зимнем дворце также будут скоро оборудованы… Сейчас мне надо заканчивать, так как я должна помочь Ники написать Вилли тяжелое письмо!»
81
Здесь проводятся учения и маневры; Николай уже давно рассказывал Александре много хорошего о своей армии, которой он особенно гордился и с которой были связаны его счастливейшие юношеские воспоминания.