Александра
Шрифт:
После этого эпизода за Александрой закрепляется репутация, с одной стороны, пуританской англичанки, а с другой стороны — чересчур экономной немки. Однако мелочность находится в вопиющем противоречии с русским характером, и в этом смысле Александра меньше всего может рассчитывать на понимание. Многолетний начальник придворной канцелярии Мосолов так формулирует свое мнение о царице:
«Особенно сильно проявилось ее желание защитить положение царя на фоне недостаточного понимания того, как здесь принято, когда единственный раз за все эти годы государь заболел. Было это в Ливадии, где он заразился тифом. Во-первых, она не разрешила, чтобы о его болезни сообщили — министр двора не мог даже телеграфировать матери государя (она объяснила, что сделает это сама); во-вторых, царица никого к нему не допускала, даже тех, кого он сам желал видеть.
В это время у Александры особенно ярко сказались умственные способности и кругозор маленькой немецкой принцессы, хорошей матери, любящей порядок и экономию в хозяйстве своего дома, но не могущей по внутреннему своему содержанию стать настоящей императрицей, что особенно жаль, так как при твердости ее характера она могла бы помочь государю. Увы, горизонты мысли государыни были много уже, чем у государя, вследствие чего ее помощь ему скорее вредила.
Странно, что две родные сестры, получившие одинаковое воспитание и образование, так разнились между собой. [Ее сестра] великая княгиня Елизавета Федоровна (Элла) после нескольких лет пребывания в России душою и понятиями стала совсем русской, тогда как императрица, любя Россию, до конца своего царствования не могла понять русскую душу — до своего трагического конца она говорила по-русски разве что со своими священниками и низшей прислугой, которые не понимали иностранных языков. Она не сумела внушить к себе той любви, которую внушала ее сестра…»
Стремление к популярности совершенно чуждо Александре. По ее мнению, при верном поведении правителей все остальное приложится, и что простой люд, которому она симпатизирует, и без того предан ей и царю. Так, например, уже будучи матерью нескольких детей и снова забеременев, перед железнодорожной поездкой с Николаем в Крым Александра отдает распоряжение, чтобы по пути не устраивалось никаких встреч, потому что она не могла показаться в таком положении. Приказу везде подчиняются — до одной станции, где губернатору не удалось удержать жителей небольшой деревушки, ожидавших императорский поезд на вокзале еще с ночи. Известие о проезде семьи государя разнеслось с быстротой молнии.
Когда поезд останавливается, губернатор в отчаянии обращает внимание Фредерикса на сложившееся положение, против которого бессилен, и тот направляется в купе царицы, где как раз в это время был и царь. Далее он сообщает: «Когда я объяснил государю ситуацию, он хотел тут же подняться, чтобы выйти на перрон. Тогда государыня запротестовала, сказав, что его величество не имеет права поощрять неисполнение своих приказаний. Мне стоило немалого труда убедить государя, который появился в дверях вагона, — и какой же бурный, трогательный прием ему был там оказан. Разочаровывать этих людей было бы большой ошибкой. К сожалению, не смогли показаться дети царя — царица велела задвинуть занавески и запретила им выглядывать. Позднее я рассказал об этом случае вдовствующей царице, прослезившись, она воскликнула: «Как ужасно, что царица не понимает, как сильно нуждается царь в популярности!»
Поведение Александры основано на ее мнении, что все, что умаляло бы образ царя как всемогущего самодержца и могло бы придать человеческий облик наместнику Бога на земле, как она истолковывала церемонию коронации, наносило ущерб авторитету царя. Так, она совершенно ошеломлена, когда устанавливает, что в ежегодно публикуемом «Готском альманахе» под рубрикой «Россия» значится «династия Гольштейн-Готторп-Романовых». Она вызывает начальника придворной канцелярии, позднее сообщившего об этом эпизоде, к себе: «Вычеркните эти имена перед именем Романовых!» — «Это невозможно, поскольку, во-первых, это верно, и, во-вторых, это равнялось бы цензуре. Не говоря уже о том, что у нас отменена цензура, за исключением сферы личной жизни царя и членов его семьи, речь ведь идет об иностранном издателе». — На что Александра ответила невозмутимо: «Тогда известите его о том, что, если он эти слова не вычеркнет, мы запретим ввозить книги в Россию». — «Это обернулось бы катастрофой, — возражает собеседник. —
«Прочь из Петербурга!»
Царица и царь постепенно полностью перебираются в Царское Село. Ежедневно царю пересылают туда горы докладов; здесь он теперь дает аудиенции и принимает министров с отчетами, проводит консультации. Между Петербургом и Царским Селом прокладывают специальную железнодорожную ветку — царь обычно ездит в столицу водным путем или в особых случаях в карете. В самом начале нового века князю Орловскому, состоящему на службе Николая, удается увлечь его автомобилями, и уже вскоре в гараже царя насчитывается двадцать моделей французского производства.
В относительно уютном Александровском дворце в распоряжении царицы две рабочие комнаты, где она принимает посетителей и делегации, совещается со своим секретарем графом Ростовцевым и придворными дамами. Комнаты эти облицованы светлым деревом — в отличие от комнат царя, рабочий кабинет и приемная которого отделаны красным деревом. От личных покоев Александры эти помещения отделяют два салона. В одном из них, оформленном в стиле Людовика XVI, помимо портрета царицы работы Каульбаха, висит гобелен по известной картине Виже-Лебрена «Мария Антуанетта с детьми». О нем часто будут вспоминать впоследствии, когда трагическую участь царицы будут сравнивать с судьбой Марии Антуанетты. Аналогию можно найти уже в более чем сдержанной позиции обеих по отношению к демократическим институтам и их представителям.
Больше всего Александра любит уединяться в своей бледно-лиловой комнате, известной как «mauve room», где она отдыхает на диване. Рядом круглый столик, где постоянно цветы, непременно сиреневые. Если она не читает, не пишет письма, которые в великом множестве ежедневно уходят из Царского Села, или не принимает подруг или родственников, тогда она вышивает или вяжет, ибо ее принцип: «руки никогда не должны отдыхать», и вскоре она передаст его своим детям. В этой комнате строго по английскому обычаю накрывают пятичасовой чай, на который по возможности заходит и Николай, чтобы при случае пролистать и свои газеты. Время от времени Александра садится за рояль; любовь к игре на фортепьяно она хочет привить и своим детям. Детская комната находится этажом выше, над покоями царя и царицы.
Когда Николай не в отъезде и проводит вечера с Александрой, он ей читает из новейших книг. Их еженедельно в больших количествах заказывают библиотекарю, и Николай выбирает из них то, что ему кажется наиболее интересным, безразлично, относится ли это к русской, французской, английской или немецкой литературе (кроме этих иностранных языков, Николай владеет еще и датским, родным языком своей матери).
Но все это, похоже, совсем не то, что Александра ищет. Она предпочитает другое чтение. «Аликc читает много, главным образом стихи, философские и религиозные произведения — и, на мой взгляд, слишком много, — вспоминает Эрнст Людвиг, — но у меня не хватало мужества бороться с этим, потому что в ее ближайшем окружении не было никого, кто был достаточно образован, чтобы удержать ее пытливую душу в рациональных рамках. Она была совершенно одинока душевно и духовно, так как в этом ей не мог помочь ее муж, слишком много работавший и для которого подобные занятия были чужды…»
В спальне, которую Александра делит с Николаем, она хранит память о своем отце, великом герцоге Людвиге IV Гессенском и Прирейнском — огромную картину. Над кроватью, вокруг иконы, которую Николай получил при рождении, висят образа. В этой комнате Александра рожает своих детей. После 1895 г., когда родилась Ольга, в 1897 г. на свет появляется Татьяна, в 1899 г. — Мария, а в 1901 г. — Анастасия. Девочки с младенчества очень милы; темпераментом они удивительно отличаются друг от друга. Всех четверых объединяет веселый, естественный нрав; Анастасия, младшая, с самого начала выделяется юмором. Девочки очень хорошо ладят между собой. Едва научившись писать, они охотно подписываются инициалами, в порядке старшинства: «ОТМА».