Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Эминеску Михай

— Мама, — обратилась она немного погодя к старухе. — Что ты думаешь о том, что творится у нас в корчме?

— Что думаю? — ответила старая. — Да ведь и ты видишь то же, что я. Дела идут хорошо.

— Да, в корчме дела идут хорошо, — продолжала Ана. — Ну а у нас в доме? Разве ты не видишь, что Гицэ постоянно занят своими мыслями, даже не разговаривает с нами, как прежде; или ты не видишь, что с некоторых пор мы с ним будто не муж с женой?

— Уж такие

времена пошли, — промолвила старуха. — Гицэ человек трудолюбивый, старательный, он только и думает, как бы принести что-нибудь в дом. Есть и у него, как и у всех, свои слабости. Сердце у него так и радуется при всякой наживе. Но это — слабость хорошая, и тебе нечего из-за нее огорчаться. Терпи. Ты ведь терпишь ради собственной пользы, да и недолго уж осталось тебе терпеть.

— Так-то оно так… — сказала Ана. — Ну а вдруг он погонится за нечестной наживой? Не мешало бы ему и нам сказать, что он делает…

Старуха постояла некоторое время в раздумье, потом печально проговорила:

— Этого я не знаю, дочка, да и стараюсь не думать об этом. На свете много несчастья, и люди делят его между собой. Сколько бы ни выпало на твою долю богатства, громкой славы, мирских успехов — все это одна суета.

Ана задумалась. Вдруг послышался шум колес, и к корчме подкатила помещичья карета, запряженная тройкой лошадей. На козлах сидел слуга.

Так как Гицэ не было дома, встречать приезжих вышли Ана и ее мать.

На улице моросил мелкий, как из сита, дождь.

Слуга соскочил с козел и открыл застекленные дверцы. Из кареты вышла дама, на вид лет двадцати восьми, высокая, с золотистыми волосами, с полным лицом и большими голубыми глазами. Она была одета во все черное и держала за руку болезненного и худенького ребенка лет пяти.

Приезжая сделала знак слуге и быстро прошла под навес. Потом взглянула на Ану, как будто спрашивая, где ей найти более уединенное убежище.

— Ну и красавица! — проговорила старуха, следуя за Аной, которая пошла проводить даму в боковую комнату.

В тот самый момент, когда женщины переступили порог комнаты, раздался оглушительный удар грома, от которого вздрогнула вся долина.

— Боже мой! — вскрикнула дама, в испуге останавливаясь на пороге. — Закройте скорее окна, нас может всех убить здесь в корчме.

— Экое чудо господне! Ведь на дворе-то осень! — сказала старуха, крестясь и спеша закрыть окна. — А вы не бойтесь, барышня, господь поражает только тех, кого хочет наказать.

— Господь… — тихо произнесла дама. — Всегда господь, и только он.

— Вам что-нибудь угодно? — спросила Ана, когда приезжая села.

—

Только чтобы перестал лить дождь и можно было ехать дальше, — довольно резко ответила та.

Ана вышла и прикрыла за собой дверь. Между тем кучер успел распрячь лошадей и отвести их в конюшню, в то время как слуга приезжей дамы зашел под навес и остался стоять там, прислонившись к столбу. Изредка он кидал взгляды на сидевших в корчме жандармов.

— Она очень печальная, — сказала Ана, подходя к слуге.

— Да, печальная.

— Куда вы едете? — спросила хозяйка.

— Не знаю, — отозвался слуга, пристально глядя в лицо Аны, как будто стараясь понять, следует ли ей отвечать. — Кажется, в Инеу, я в этих местах не бывал. Это здесь пасутся большие свиные стада?

— Да, — ответила Ана. — Они здесь повсюду, насколько можно взглядом окинуть. А что, разве у нее тоже есть стада?

— Говорят, — проронил слуга, пожимая плечами.

— О ком же она так горюет?

— О муже; вот уже три недели как он застрелился.

— Застрелился!.. — испуганно воскликнула Ана. — Почему?

— Не знаю, — ответил слуга, снова пожимая плечами. — Сама понимаешь, — прибавил он, помолчав и отходя в сторону, — смерть страшная, и что-то за ней кроется.

— Несчастная женщина!.. — растроганно вздохнула Ана.

Пока она рассказывала матери о том, что узнала о красивой путешественнице, кучер вернулся из конюшни и присел на скамейку под навесом.

— Пошлю к черту всех, и лошадей, и карету, и госпожу вместе с ними, — сказал он с досадой. — Так и хочется бросить все здесь, в глуши, а самому бежать куда глаза глядят.

— Замолчи! Услышит… — ответил слуга, подмигивая. Он сказал это достаточно громко для того, чтобы госпожа могла услыхать его, так же как слыхала и кучера.

— Опомнись, — продолжал он тише, усаживаясь напротив. — Или ты забыл, что когда мы ездим в Инеу, то всегда возвращаемся с набитыми карманами?

— А с хозяйкой корчмы ты говорил? — спросил кучер.

— Где там… Не таковская… — ответил слуга. — Эта счета не раздует… Да ладно, в Инеу, где мы остановимся вместе с госпожой, у меня есть свой человек.

— Только бы вразумил господь бог Сэмэдэу отодвинуть срок хотя бы до воскресенья, — проговорил кучер.

Слуга снова подмигнул в знак того, что он теперь займется этим. Несколько минут оба сидели молча, пристально глядя друг на друга, словно каждый хотел что-то сообщить другому, но колебался: то ли не находил подходящих слов, то ли не решался говорить откровенно.