Александровскiе кадеты. Смута
Шрифт:
Если бы он не побывал в совсем ином времени, в совсем ином мире, где случилось невозможное и немыслимое — идеи эти не возникли бы в его голове. Чего стоило бы какому-то инсургенту пробраться сюда, затесаться в нарядную толпу, смешаться с ней? Офицеры все носят оружие. Гражданские преподаватели тоже, даже Ирина Ивановна Шульц.
Другой мальчишка запомнил бы каждую деталь — вплоть до золотого шитья мундиров и блеска орденов на парадных мундирах, другой кадет не сводил бы глаз с государя; а Федор ничего не мог с собой поделать: шарил и
А меж тем их младший возраст открывал стрелковую часть смотра.
Шестеро кадет и только один он, Солонов Федор — из седьмой роты. Пятеро других — из «вражеской» шестой. Хотя, конечно, какая ж она вражеская? Такие же кадеты. Правда, вредные, и начальник роты у них такой… вредный. При всяком удобном случае цеплялся к ним, кадетам седьмой, так что Двум Мишеням частенько приходилось вступать в споры, их защищая.
Сам начальник корпуса, генерал Дмитрий Павлович Немировский, командовал стрельбой. Голос его раздавался словно откуда-то из поднебесья и кадет Солонов исполнял отданные приказания совершенно не думая, машинально.
…Они все встали в ряд перед длинным столом, покрытом зеленым сукном. Сукно скрывало самые обычные доски, но сейчас оно, наброшенное сверху, плотное, с тяжёлыми золотыми кистями и бахромой по краям, делало всё очень нарядным, достойным лепного декора и до блеска начищенных бронзовых украшений актового зала.
Винтовки лежали на боку, смазанные, вкусно пахнущие ружейным маслом и совсем немного порохом. Настоящие винтовки, то есть настоящие карабины, куда короче обычных пехотных.
И мишени. Особые. Не листы расчерченной бумаги, но чёрные кружки с пол-ладони из настоящей брони на высокой тонкой — словно карандаш — подставке. Их будут отодвигать всё дальше и дальше и промахнувшийся один раз выбывает.
Пока не останется только один.
Федор вместе с остальными кадетами изготовился. Пять патронов зарядил из обоймы; стрелять надлежало из положения «стоя», безо всяких скидок на вес оружия. Карабин тяжел — долго выцеливать нельзя, мушка всё равно уйдет, ты промахнешься.
— Господа кадеты!.. Открывать пальбу после команды «пли!», как только будете готовы!..
Кадеты шестой роты лихо вскинули карабины. Нет, не все — тот самый Степка Васильчиков, первый силач шестой роты, с которым вышла та замятня при расчистке катка. Глянь-ка, умен, не торопится, карабин в положении «на плечо» — остальные-то уже приложились!..
Государь встал, выпрямился. Глядел на кадет и улыбался в пышную седую бороду.
— С Богом, господа кадеты! — и махнул белым платком.
— Пли! — скомандовал генерал и четыре выстрела грянули почти сразу же.
Кадеты шестой роты слишком торопились. Но — три попадания есть три попадания. И один промах. Сконфуженный, мигом покрасневший до ушей кадет чуть не выронил оружие, втягивая голову в плечи под более чем выразительным взглядом своего начальника роты, подполковника
Следущим выстрелил Васильчиков, попал. Гордо взглянул на Федора — а тот, никуда не торопясь, спокойным плавным движением вскинул оружие, нажал на спуск, почти не целясь, стоило мушке коснуться чёрного кружка мишени.
Мишень упала. Седьмая рота дружно подпрыгнула — молча. Пока что молча.
Ирина Ивановна Шульц и Две Мишени стояли рядом, в одной шеренге с остальной ротой и улыбались; Федор знал, что они улыбаются, даже и не оборачиваясь.
Но пока что это было просто. Мишени достаточно близко; в тире их ставили куда дальше.
И сейчас генерал Немировский громко скомандовал «К но-ге!», дождался слитного стука прикладов, после чего дядьки поспешили переставить козлы с целями.
— Господа кадеты!.. Пли!
И вновь три быстрых выстрела. И вновь один промах. И вновь Васильчиков помедлил, спокойно поразив цель.
Краем глаза Федор видел, как Степка обернулся к нему, губы растягивались в ухмылке; но смотреть кадету Солонову было некогда, мишень была дальше, поймать её плавным движением было труднее, однако он не промахнулся.
Со стороны седьмой роты вырвалось что-то вроде «йе-э!» — правда, мгновенно стихшее под строгими взглядами Ирины Ивановны и подполковника Аристова.
На третьем рубеже промахнулись все, кроме Федора и Степки. Хотя попасть было и трудно, глаза не вовремя заслезились.
Мишени отодвинули к самой дальней стене.
А в зале повисла тишина.
— Хвалю, господа кадеты! — раздался голос Немировского. — Последний выстрел! К рубежу, господа! Заряжай!..
Тишина уже звенела, делалась нестерпимой.
— Пли!
Степка глядел на Федора, а Федор — на Степку. И никто не торопился.
Государь начал привставать, а за ним — и вся свита. Подались невольео вперед и шеренги кадет, и даже их командиры ничего не замечали.
Последний выстрел!..
Перед государем на столе что-то поблескивало, но Федор не обращал на это внимания. Надо было попасть. Но… что если попадет и Степка?
Степка уже не улыбался. Аккуратно, как хороший стрелок, поднял карабин, прицелился —долго, слишком долго, мушка гулять начнёт! — но тут грянул выстрел и сразу же — стук от падения стального кругляша.
Аудитория взорвалась аплодисментами и криками «браво!». Шестая рота вопила «ура!»; подполковник Ямпольский подкручивал усы, снисходительно глядя на побелевшую Ирину Игоревну и спокойного — слишком спокойного! — Константина Сергеевича.
Что делать? Просто поразить мишень? — но тогда это будет ничья!
Давай, Федор. Ты можешь, Слон!
Он оглянулся; седьмая рота молча глазела на него, и Севка Воротников, Севка, с которым они первыми подрались, и кто пустил Федору кровь — этот Севка глядел на своего былого соперника так, словно от Слона зависело, останется Воротников в корпусе или поедет домой, в Богом забытый сибирский гарнизон.