Александровскiе кадеты. Смута
Шрифт:
— Ура! — подхватил отряд комиссара Жадова и другие, успевшие подтянуться к Суворовскому музею.
По пустому, полумёртвому саду бежали тёмные цепи — солдаты, матросы, множество гражданских в тёмных пальто и куртках, наставив штыки.
Ирина Ивановна Шульц бежала вместе с остальными, не отставая от комиссара. С того самого момента, как Жадов объявил её своей «настоящей женой», они не обменялись и единым словом. Смотреть в глаза Ирине Ивановна комиссар тоже избегал.
Со стороны Невы бухнул артиллерийский выстрел и сразу же грянул разрыв
В них тоже кто-то выстрелил, неприцельно; какие-то фигурки заметались у высоких окон зала заседаний Государственной думы, что выходили как раз на большой пруд; из наступающих цепей тоже начали стрелять, посыпались стекла; оконные проёмы лишь до половины заполняли мешки с песком.
Никакого порядка в наступлении не было, никто не организовывал стрельбу залпами, как велел устав, пулемётчики не прикрывали пехоту — толпа просто валила к нарядному праздничному дворцу, беспорядочно паля куда придется.
Атакующие появились со всех сторон, с противоположного края пруда, от оранжерей, они накатывались со всех сторон, тёмное людское море; со стороны Шпалерной раздавалась сильная стрельба, но непонятно было, то ли это отстреливаются защитники дворца, то ли огонь ведут наступающие.
Кто-то, пригибаясь, бросился наутёк из боковых дверей дворца — по ним не стреляли.
С громовым «ура!» били прикладами остатки стекол, выламывали огромные рамы. Перепрыгивали через мешки, сплошным потоком, словно прорвавшая плотину река, врываясь в знаменитый зал заседаний.
Посреди него растерянно толпились, поспешно подняв руки, десятка полтора хорошо одетых господ в элегантных костюмах.
— Сдаемся! Мы сдаемся! — поспешил выкрикнуть один из них.
— Прекратим это бессмысленное кровопролитие!
Из противоположных дверей вывалилась целая толпа вооруженных людей, в самом центре которой, возбуждённо подпрыгивая, отмахивая левой рукой, словно отбивая ритм, быстро шёл, почти бежал к столпившимся в центре зала «министрам-капиталистам» невысокий лысый человечек, в костюме с жилеткой, в начищенных туфлях — ни дать, ни взять, какой-то присяжный поверенный средней руки.
Рядом с ним, отставая на полшага, торопился ещё один, в полувоенном френче и пенсне, с усами и острой бородой клинышком; в руке — направленный на министров маузер.
А за ними ещё один — коренастый мужчина средних лет с каштановой бородой, где ещё не пробилась седина, тоже с мазузером наготове.
Комиссар Жадов оказался рядом с Ириной Ивановной. В глаза ей он смотреть по-прежнему не решался.
Один из министров — кажется, князь Львов — шагнул вперёд.
— Господин Ульянов!.. И господин Бронштейн!..
— К вашим услугам, — выскочил вперёд последний. Он весело улыбался, глаза задорно блестели.
— Г г ажданин п г едседатель так называемого «в г еменного соб г ания» — тот, кого назвали «Ульяновым» засунул
Рев сотен глоток, выстрелы в потолок, от чего Ирина Ивановна едва не оглохла.
«Люгер» в её руке начал медленно подниматься.
Очень медленно, но неуклонно.
Людское море сдвинулось вокруг горстки министров, грозя вот-вот захлестнуть.
— Мы уступаем грубой силе, — с достоинством сказал Львов. — Но знайте, узурпация власти —
— Об этом вы сможете порассуждать в казематах Петропавловки, — вновь выскочил вперед тот, в пенсне и с бородой клинышком, кого назвали «Броншейном». — До суда. До справедливого суда трудового народ!
— Товарищ Лев! — поморщился Ульянов.
— Да-да, прости, Старик, — ухмыльнулся «товарищ Лев». — Продолжай, просим.
— Кхм. Так вот. Временное собрание низложено. Его министры — арестованы до суда. Вся власть переходит к Петросовету —
— У вас ничего не получится! — перебил кто-то из министров посмелее. — Россия не допустит — Москва и Нижний, Кубань и Дон—
— В Москве прямо сейчас наши товарищи занимают все важнейшие позиции, — перебил Ульянов. Перебил громко, так, чтобы слышали все. — Кремль уже наш, по последним телеграфным известиям. Революционные части овладевают всем железнодорожным путем от Петербурга до древней столицы. Немецкие добровольцы, такие же рабочие и крестьяне, одетые в солдатские шинели, не противодействуют братьям по классу, проявляя пролетарскую сознательность!
— Немцы изменили… — выдохнул кто-то из министров.
Ирину Ивановну толкнули, к тому же перед Ульяновым, Бронштейном и Благоевым вдруг выдвинулось кольцо людей, зорко — очень зорко — озиравшихся по сторонам. К тому же к ней вдруг обернулся комиссар Жадов и, ни с того, ни с сего, вдруг схватил за руку.
— Сим провозглашается Российская Советская Федеративная Социалистичская Республика! Великая революция, о которой так долго говорили мы, большевики — свершила! — торжественно закончил Ульянов. — Ура, товарищи!
И весь зал дружно грянул «ура».
Кольцо людей совершенно закрыло троицу, возглавлявшую Петросовет. К министрам подступил конвой, их повели к выходу.
Ирина Ивановна тяжело села прямо там, где стояла.
— Ты что, ты что?! — яростно зашипел комиссар, вдруг перейдя на «ты». — Нельзя в этих кровососов стрелять! Их судить надо, «министров» этих!
— Д-да… — с явным усилием отозвалась Ирина Ивановна. — Вы правы, товарищ Михаил… «временных» должен судить трудовой народ…
Комиссар явно хотел сказать что-то ещё; но тут министров наконец вывели, Ульянов поднял руку.