Александровскiе кадеты
Шрифт:
Бронепоезд пробирался по дудергофской ветке, что вела через Красное Село к развилке у Лигово и дальше, к Балтийскому вокзалу. Канонада была уже хорошо слышна, орудия гремели к северо-западу, у Петергофа и Стрельны. Там ещё держались «верные части», но вот к востоку царила мёртвая тишина.
Кадет-вице-фельдфебель Федор Солонов, с верной винтовкой (оптический прицел тщательно укрыт кожаным чехлом и плотно замотан), несмотря на пронзающий ветер с залива, не уходил с передней площадки головного броневагона. За спиной его сыпал злыми искрами в низкое серое небо сердитый паровоз; следом за ними двигался эшелон с кадетами.
Корпус словно остался совершенно один. Кто-то ещё сражался, но Феде они сейчас казались бесплотными призраками. Казалось — даже отправь туда конных делегатов, они вернутся ни с чем, просто никого не встретят, а сами звуки выстрелов — непонятный мираж, невесть откуда спустившийся на балтийские берега.
Но нет; Федор слишком хорошо знал, что там, в туманной дали, нагло выпятив бронированные борта прямо под позорно молчащие жерла береговых батарей, и «Красной Горки», и «Серой Лошади», и кронштадских фортов — стоят уродливые серые утюги германских линкоров: новейшие «Гельголанд» и «Ольденбург», чуть постарше, но почти столь же грозные «Нассау» и «Позен», а с ними старички-броненосцы, «Брануншвейг», «Эльзас», «Лотринген» и «Гессен». А ещё — крейсера, миноносцы, и — самое главное — транспорты. Транспорты, доставившие сюда пехоту в коротких шинелях мышино-серого цвета.
Тьма сгущалась, однако, что справа, что слева от железнодорожного полотна не видно было ни единого огонька, словно отключилось не только электрическое освещение, но народ страшился зажечь даже свечи с керосинками.
Прошли станцию Горелово. Пустота, фонари не горят, вокзал покинут. Забастовщики, если тут и имелись, себя не оказали.
Две Мишени велел на всякий случай заготовить всяких революционных лозунгов, намалевав их на первых попавшихся холстинах; но пока дорогу их процессии никто не преградил. Обыватель попрятался; с наступлением ночи должен был утихнуть бой и у побережья. Впрочем, какой смысл там сражаться, если враг уже давно обошёл оборонявшихся, наступая на столицу через Гатчино с Царским Селом?
И, самое главное — что в самой столице? Что там защищать и кого? Какой пункт? Во что вцепляться зубами и стоять до последней крайности? Где старшие роты, где начальник корпуса? Как их искать в огромном городе, охваченном анархией?
Константин Сергеевич должен знать, не может не знать, убеждал себя Фёдор. Иначе и быть не может!
— Кадет Солонов, — раздалось сзади и Федя едва не подпрыгнул. Вот и говори после этого, что медиумов не бывает!..
Две Мишени тоже вышел на узкий решетчатый парапет, опоясывавший носовую орудийную башню броневагона.
— Что ты здесь делаешь, Федя? — совсем не военным тоном осведомился наставник.
— Веду наблюдение, господин полковник! — Федор вскинул ладонь к папахе и Две Мишени тоже подобрался.
— Вольно, кадет. — Аристов вздохнул, оперся о перила. Паровоз за их спинами пыхтел и чавкал рычагами, словно забияка перед дракой, распаляя себя. — Я вот тоже смотрю. И — ничего…
— Так точно, ничего. Словно вымерло всё, гос… Константин Сергеевич.
— Именно, что вымерло. Сейчас уже Лигово будет, а там и до Балтийского рукой подать…
— А дальше? — осмелился спросить Федор. — Дальше куда, Константин Сергеевич? Наших ведь сыскать надо…
— Займём вокзал, — отрывисто бросил
— Так точно, господин полковник! — в тон бодро гаркнул Федор. — И наших всех. И… и Ирину Ивановну…
Рука полковника в чёрной лайковой перчатке очень, очень сильно сжала поручень.
— Обо всём по порядку, — чужим голосом сказал он. — Наша первая задача, кадет, это взять Балтийский вокзал. Если я хоть что-то понимаю в мятежах и бунтах, толпа сейчас разбивает винные лавки и богатые магазины. До армейских складов, тем более — не главных, может и не добраться. Но долго это не продлится, конечно же. Часть пулемётов с бронепоезда снимем. Грузовиков у нас маловато, только три на платформы погрузить и сумели, но ничего. Как там говорилось? — «чтобы непременно были заняты и ценой каких угодно потерь были удержаны: а) телефон, б) телеграф, в) железнодорожные станции, г) мосты в первую голову»[1]? Видишь, Федор, аж наизусть заучил. С тех самых дней помню… Негодяй, конечно, каких свет не видывал, но в вооружённых восстаниях понимал крепко.
Бронепоезд замедлял ход, приближался поворот на ревельскую ветку, на прямой ход к вокзалу.
— По пути будут промышленные кварталы. Железнодорожные пути веду к Путиловскому заводу, в порт и так далее. Сейчас нас никто не пытается остановить, но там — я не уверен. Хотя, конечно, надеюсь, что смутьяны там перепились и сейчас расползаются кто куда.
— Грабить они будут, — сказал Федор мрачно. — Не расползутся никуда, Константин Сергеевич, ей-Богу, не расползутся!
— Тогда пусть молятся, — посулил полковник. И посулил так, что у самого Федора по спине прошёл холод.
Состав миновал Лигово. Дорога оставалась пустой и мёртвой, не работали новомодные светофоры, да и старые верные семафоры застыли, словно ждущие обречённого виселицы.
— Бросили работу, черти, — пробормотал Две Мишени. Ход пришлось замедлить, бронепоезд еле полз.
Однако, несмотря ни на что они продвигались вперёд. Миновали Дачное. Открылся прямой путь; скоро будет развилка к Путиловскому заводу и окружной дороге. Справа и слева тянулись однообразные и пустые огородные угодья пополам с выгонами; Федор с облегчением заметил кое-где в окнах домиков слабые огоньки. Слава Богу, а то уже начинало казаться, что весь великий город опустел, что исчезли все до единого его жители…
Холодало, но Фёдор упрямо не уходил с площадки. Две Мишени тоже оставался рядом, и Федя видел, что полковник, обычно спокойный, расстегнул кобуру.
— Совершаем ошибку, кадет-вице-фельдфебель, — сквозь зубы проговорил он. — Торчим здесь на виду у всех; а если впереди баррикада?
Федор слегка тряхнул винтовкой.
— Понимаю. Но идём-ка внутрь, господин кадет. Это приказ.
Пошли. Полковник направился, однако, обратно, в носовой отсек броневагона, где в полной готовности застыл расчёт короткоствольной горной трёхдюймовки.