Александровскiе кадеты
Шрифт:
На подполковника он взирал так, что явно сам бы с удовольствием вызвал того к барьеру.
— Физику, подумать только! — искренне возмутился Ямпольский. — Дуэль, господа, решается старым добрым поединком. Стрельба исключается, остаются английский бокс, французская борьба, испанское фехтование, или, на крайний случай, рукопашный бой. А что предложил ваш кадет?.. «Арифметику»? полноте, я, наверное, ослышался. Что это за дуэль, господа?.. Это хитрость, ловкость, умение быстро соображать. Но не дуэль.
— Совершенно с вами согласна, господин подполковник, —
— Прекратить… — с неопределённым выражением сказал Ямпольский. — Вы пользуетесь — я бы добавил, «беззастенчиво пользуетесь» — рыцарственным к вам отношением, защищая своих подопечных. В моё время устроивших подобную свару младших кадет попросту бы оставили без отпуска и обеда, лишили бы права на форму, а коль не внимут — высекли бы без долгих антимоний. Всё, достаточно! Как старший по званию — приказываю разбирательства прекратить. На кадета Васильчикова налагаю взыскание за излишнюю прямодушность; на кадета Ниткина — за излишнюю хитрость. У нас тут не суд присяжных, кадет. Хитрые ораторские приёмы здесь не сработают. Прошу запомнить. Ваш начальник роты, кадет Ниткин, получит от меня официальную записку с наложенным взысканием. Всё, господа, возвращаемся к работе, возвращаемся! Каток сам себя не расчистит, — подполковник повернулся и, набросив башлык, отправился восвояси, вовсе не собираясь оставаться со своими воспитанниками.
«Так нечестно!» — вновь едва не завопил Федя. Ирина Ивановна опять успела первой, крепко сжала ему плечо.
Шестая рота, понимая, что дело пахнет керосином для всех, потихоньку, полегоньку отходила, прикрываясь широкими лопатами-скреперами.
Коссарт и Ромашкевич обменялись мрачными взглядами.
— Седьмая рота! Не стоим, не стоим! Кто хочет на коньках кататься, тот и каток расчищать должен!
…Но почему-то всем в седьмой роте о коньках не хотелось сейчас даже и думать.
Однако они напомнили о себе сами, причём тем самым способом, что и положено. Обычно почту раздавал кто-то из отделенных начальников после занятий; но Ирина Ивановна Шульц дожидаться не стала.
— Кадет Солонов! Задержитесь, пожалуйста.
Урок только что закончился — классным сочинением «Сказки Пушкина и их уроки» — и кадеты устало тащились в коридор. Пальцы у всех покрыты чернилами, даже у аккуратного, словно смолянка, Пети Ниткина. Ирина Ивановна требовала самое меньшее пятьсот слов, и притом отнюдь не «воды».
— Вам письмо, Федор, — в дрогнувшую ладонь бравого кадета лёг маленький розовый конверт с волнистой каймой. Адрес начертан идеальным «николаевский рондо»; а в самом низу, где должен был наличествовать отправитель, значилось то самое: «…Корабельникова Елизавета».
— Ступайте, кадет. Да не забудьте послать ответ. Можете отдать мне в руки.
Письмо Федор поспешно спрятал за пазуху. И не показал никому, даже другу Пете. И вскрыл очень осторожно, не разорвав, а разрезав конверт.
Против всех ожиданий,
«Дорогой Федя! Спасибо тебе. Конечно, я приду и буду кататься с тобой. Напиши, во сколько и где мы встретимся. Твой друг Лиза».
Федор выдохнул и несколько мгновений посидел с закрытыми глазами. Потом кинулся тщательно прятать заветное письмо под внушительной стопкой писчебумажных принадлежностей на самом дне одного из ящиков.
Он сам не знал почему и отчего, но его и в самом деле «затопило радостью», как писали в романах.
Оставалось только написать ответ.
Государев каток открывался в субботу, при большом стечении народа. Большое пространство на озере Белом расчистили от снега, обнесли оградой, поставили здоровенные кадки с живыми елями. В нарядных павильончиках, разукрашенных палехской росписью, дымили огромные шестиведерные самовары, тут же продавались горячие пироги «со всем, что в погребе нашли», как выразилась Ирина Ивановна Шульц, вновь взявшая шефство над седьмой ротой.
Ворота в дворцовый парк широко распахнуты, и бородатые ветераны роты гвардейских гренадер в высоченных медвежьих шапках застыли на постах. Народ валил валом, и стар, и млад — угощение на государевом катке хоть и не бесплатное, но куда дешевле, чем у уличных разносчиков.
Горели бесчисленные фонарики, устраивался под высоким балдахином воинский оркестр. Ага, вот и «тальминовки» или попросту «тальминки» — в коротких полушубках и шапочках, просторных шароварах, забыв о важности, прыгают и машут руками. А почему машут? — да потому, что, печатая шаг, подходят роты александровцев и, право же, тянут носок они куда усерднее, чем на любом смотру.
Лизу Федор заметил сразу. Зеленые глазищи горели словно прожектора; вот она шагнула навстречу, вроде как смело, а вот заколебалась, так что и не поймёшь, от чего алы её щёки — от мороза, иль от смущения.
Как-то опять так получилось, что распоряжалась седьмой ротой Ирина Ивановна Шульц. Словно Две Мишени, а также капитаны Коссарт с Ромашкевичем решили, что выстраивать кадет парами с гимназистками получится у m-mle Шульц куда лучше.
Всего их набралось больше трёх десятков — Фединых товарищей по роте, сумевших как-то сговориться с гимназистками. Многие становились в пары прямо тут, на катке.
Федор не помнил, как они с Лизой оказались на льду, да не просто так, а крепко взявшись за руки крест-накрест. Да вдобавок ещё и самой первой парой!..
Лиза задорно взглянула на него.
— Покажем им, да, Федя?
— Покажем! — ни на миг не усомнился Федор.
— Не упадёшь? — поддразнила Лизавета.
— Сама не упади! — и они оба расхохотались, потому что оба же знали — это не всерьёз, каждый верит другому.
Взмахнул палочкой дирижер, грянул над простором катка Егерский марш, выкатился перед колонной кадет и гимназисток тонкий, в одном фраке, без шубы, распорядитель:
— За мной, Mesdames et Messieurs! Следуйте за мной! Проезд и два круга, два круга и проезд!