Алексеев. Последний стратег
Шрифт:
— Лавр Георгиевич, здравствуйте.
— Рад вас слышать, Михаил Васильевич.
— Вы получили телеграммы о новых назначениях?
— Генерал Лукомский уже доложил мне о них. Что вас заставило стать начальником штаба у Керенского?
— Что делать. После тяжкой внутренней борьбы принял на свою седую голову бесчестие. Но кто-то же должен заботиться об армии, которая на глазах теряет свою силу.
— Я вас понимаю, Михаил Васильевич. Но переход к новому управлению в Ставке чреват осложнениями.
— Надеюсь, что такой переход совершится безболезненно для фронта...
31 августа,
Алексеев:
Циркулирующие сплетни и слухи окутывают туманом положение дел, а главное, вызывают недоумение некоторые распоряжения Петрограда, отдаваемые после моего отъезда оттуда и могущие иметь нежелательные последствия. Поэтому прошу ответить мне на два вопроса.
Лукомский:
Я готов на них ответить, поскольку обладаю на то полномочиями генерала Корнилова.
Алексеев:
Первый - считаете ли вы, Александр Сергеевич, что я следую в Могилёв с определённым служебным положением, или же только для переговоров?
Лукомский:
Вопрос ваш мне понятен. Какой будет, Михаил Васильевич, второй вопрос?
Алексеев:
Второй вопрос - предполагаете ли вы, что с приёмом мною руководства армиями дальнейший ход событий будет определяться прибывающей в Могилёв 1 или 2 сентября следственной комиссией под председательством главного военно-морского прокурора? От этого будет зависеть моё собственное решение, так как я не могу допустить себе быть простым свидетелем тех событий, которые подготавливаются распоряжениями и которых безусловно нужно избежать.
Лукомский:
Сегодня вечером генерал Корнилов говорил мне, что он смотрит на вас, как на лицо, предназначенное на должность наштаверха, и предполагал после разговора с вами, ознакомления с рядом документов дать вам своё окончательное решение.
Алексеев:
А ваше собственное решение, Александр Сергеевич, как начальника штаба Ставки, отстраняемого от должности?
Лукомский:
Я убеждён, что ради того, чтобы не прерывать оперативной деятельности и дабы в этом отношении не произошло каких-либо неисправимых несчастий, вам, Михаил Васильевич, не будет чиниться никаких препятствий по оперативным распоряжениям.
Алексеев:
Благодарю за откровенность. После тяжёлого размышления я, как вы понимаете, вынужден был силой обстоятельства принять назначение, во избежание других решений, которые могли бы отразиться на армии.
Лукомский:
Михаил Васильевич, мы с генералом Корниловым понимаем, что иного решения вы принять просто не могли.
Алексеев:
Повторяю. В решении этом я руководствовался только военной обстановкой, не принимая во внимание других соображений. Но теперь возникает вопрос существенной важности: прибыть в Могилёв только для оперативной деятельности,
Лукомский:
Что же вас смущает в такой ситуации по прибытии в Ставку?
Алексеев:
В том, что я вам только что сказал, нельзя допустить никакой неясности и недоговорённости. Это может повлечь за собой непоправимые последствия.
Лукомский:
Для получения мне вполне определённого ответа от генерала Корнилова на ваши вопросы было бы крайне желательно получить от вас освещение двух вещей: что делается с Крымовым и решено ли направить сюда что-либо для ликвидации кризиса?
Алексеев:
Я задержал сегодня свой отъезд, чтобы дождаться приезда генерала Крымова в Петроград. Видел его и разговаривал с ним. По пути видел бригадных командиров Туземной дивизии и читал записку, присланную им от генерала Крымова. Записка говорит об отводе дивизии в район станции Дно и о прибытии командиров дивизий и бригадных командиров в Петроград.
Лукомский:
А что вы можете, Михаил Васильевич, сказать по поводу возможных силовых действий против Ставки?
Алексеев:
На ваш второй вопрос должен сказать, что при отъезде я заявил новому Верховному, что беру на себя спокойно, без всяких толчков вступить в исполнение обязанностей начальника штаба Ставки. И что при других условиях моё пребывание в Могилёве и недостойно, и недопустимо.
Лукомский:
От имени генерала Корнилова и от себя лично настаиваю, чтобы вы приняли все меры к тому, чтобы никакие войска из других пунктов в Могилёв не вводились и к нему не подводились.
Алексеев:
Это я вам авторитетно обещаю как полномочный на сегодняшний день руководитель армии.
Лукомский:
Со своей стороны, мы с генералом Корниловым примем все необходимые меры, чтобы никаких волнений в гарнизоне Могилёва не было...».
После разговора с начальником штаба Ставки Алексеев опросил к аппарату хорошо знакомого ему полковника Пронина, члена Главного комитета Союза офицеров армии и флота. Разговор начался со следующего вопроса:
«Пронин:
Как быть главному комитету и какой позиции держаться? Как вам известно, Союз офицеров до последней минуты шёл по тому пути, на который вы его благословили, и Главный комитет всегда поддерживал те требования, которые предъявлялись генералом Корниловым для устроения армии.
Алексеев:
В деле устроения армии все меры будут энергично поддерживаться и проводиться. Если в этом я потерплю неудачу, то сложу полномочия. Данная же минута требует особливого спокойствия и поддержания полного порядка, насколько это зависит и от деятельности Главного комитета. Рассчитываю скоро прибыть в Могилёв.