Алексей Ваямретыл – лежащий на быстрой воде. Путь преданного своему хозяину камчатского самурая

«…И снова, как и ранее, посвящаю моей незабвенной,

моей вдохновительнице, моей родной матери,

поставившей меня на ноги и взрастившей на этой Земле,

ей – Евфросинии Ивановне а также и еще моей такой любимой

жене Наталии Васильевне, её такому особому женскому терпению

и трепетной её любви…»

"Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет.

Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий.

Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет."

Коричневая камчатская росомаха зверь хищный и дикий, а еще он

вечный здешний одиночка. Этот зверь с тяжелой судьбой, питающийся часто падалью или тем, что останется со стола полноправного хозяина здешних мест камчатского бурого медведя. Но вот с приходом заморозков, когда здешние умки или все здешние медведи попрячутся по своим просторным и теплым, обустроенным еще с лета берлогам у росомахи наступают самые грустные, самые трудные времена здешнего на камчатке на снегу её полного одиночества. Даже соплеменники её – другие росомахи ей тогда не помощники. Лапы у неё какие-то по-особенному короткие. Догнать ей быструю на ногу дичь здесь в тундре ох как трудно. И того же зайца, да и лису, и маленькую но такую по тундровому ароматно-вкусную куропатку или чтобы еще справиться с отяжелевшей под осень чайкой, да и, как её здесь в тундре на слепящем снегу еще теперь вот зимой и сыскать ей еще.

Лисица, так та ведь такая хитрая.

Заяц, так тот такой быстрый, и следы свои как-бы незамысловато но умело он сам путает, что не возможно понять, куда же он вот сейчас буквально на твоих глазах скакнул, чиркнув коротким хвостиком перед твоим все чующим носом.

А, уж белая куропатка, с заманчивым черным клювиком и черными тремя перышками на её лапках и еще такими же приметными перышками у её хвостика, так та, если, что ей угрожает и сразу же встает как говорят на своё крыло, легко она встает на него и прекрасно ведь она летает, трепеща своими короткими крыльями, что пух и снег в такие моменты летит во все стороны, и как её тогда поймать здешней такой оголодалой росомахе.

Ну, а вот здешний черный, воспетый в местных легендах божественный ворон – Кутх, так того не тронь по природе его никогда, тот ведь с тополя своего высокого всё далеко видит, и сидит себе на одиноком тополе он или на вековой восьмисотлетней здешней лиственнице, и внимательно блюдёт, как все здесь на камчатской земле, как все звери и как все люди живут да как они все поживают, чтобы нам затем об этом рассказать и поведать своим довольно громким карканьем, которое на морозном воздухе разносится если не на тысячу, то уж наверняка на сотни метров вокруг него.

И, вот он этот черный ворон трехсотлетний как-то нам самим рассказал, поведал о здешней жизни настоящего камчадала, истинного нымылана Алексея Ваямретыла еще и лежащего на воде, чистой воде – нилгыкин мымыл и мы попытались его долгий рассказ буквально дословно на свой часто заедающий пленку магнитофон записать и, затем в теплом кабинете долго слушали и все его повести перезаписывали, и получилось сначала вовсе небольшое сорокастраничное эссе, затем оно превратилось уже как бы само-собой в двухсот страничный рассказ, а потом уж в полновесную эту четырехсот страничную повесть, а в последующем, когда мы так вслушались в его с вороньей хрипотцой неспешный рассказ и родился этот почти семисот страничный настоящий роман вдруг ниоткуда как бы сам по себе он и созрел, которым мы и хотим поделиться с нашим внимательным и любознательным читателем, который следит за всем творчеством Александра Северодонецкого.

Здешний камчатский черный загадочный и одновременно волшебный божественный камчатский ворон он еще и такой зоркий, ему и спешить длинною зимой никуда не надо. Этим летом рыбы было так много, жирку слава Богу он давным-давно на длинную зиму поднакопил и теперь посиживай себе на веточках, да перышки свои черные спокойно перебирай, да не громко покаркивай на всех тундровых ветвейваямских обитателей, уведомляя, что это именно она такая злая росомаха идет в твою сторону и все тогда в здешней Олюторской тундре настороже. Тогда никак росомохе не подойти к дичи совсем уж не замеченной. И, тогда далеко, видящему ворону, здешнему собирателю лахтачьего жира благодарны и тот же шустрый зайчик, и хитрая лиса, и даже одинокий, отбившийся от стаи полярный волк, который не у боясь может легко сразиться сам и один со злой здешней одинокой росомахой. Но понятно, что лучше, когда их стая этих волков, когда они отважно оскалив свои острые зубы, верно стоят друг за друга и, когда их острые зубы рвут всё и вся в миг, превращая ранее дышавшее и изнури трепечущееся от страха в безжизненные отребья, превращая всю ту энергию и ту физическую нашу энтропию, которая переходила легко от одного вида к другому виду по не простой здешней севернокамчатской пищевой цепи. Для одного здешнего вида в это время, означая его неминуемую смерть и настоящую их погибель, и мгновенное катастрофическое уменьшение их энтропии буквально до нуля, так как окружающий кислород из воздуха

не способен помочь сохранить саму трепетную его жизнь здесь и сейчас, а для другого временно в этот миг преуспевающего вида, в бесконечной их пищевой цепи означает полное торжество его физического превосходства и теперешней его побеждающей силы, а еще означая и, выживание даже в таких вот суровых северных здешних условиях, и еще, повышение его физической, никем не видимой нами той энергетической энтропии, которая на самом деле и является самой нашей жизнью, и является нашей борьбой, и является тем упорным, преодолением здешнего бесконечного Тихоокеанского Времени и, невероятно большущего простирающегося на тысячу километров пустоши камчатского Пространства…

Тогда, уж никакие острые зубы росомахи ей не помогут сохранить свою тонкую остистую шкуру. Да, и мех росомаший у местных камчатских народов до нынешних времен высоко он ценится. Да, и он на шапки им идет, и на отделку зимних кухлянок он естественно пригоден, и от северного ветра в стужу и в лютую пургу, и даже от инея весной их лица он легко защищает, так как ость то у неё такая длинная-предлинная, никакие снежинки в лицо тогда тебе не задуют, никакая пурга тебе затем не страшна, когда твоя кухлянка или твой красивый малахай оторочен умелыми руками твоей мамушки, твоей матушки, а то и бабушки её коричневым росомахи прочным мехом.

Давно и очень долго не ела наша камчатская здешняя росомаха и ей сегодня как-то само собой и еще как-бы повезло. Идя по берегу реки Ветвейваяма именно, у самого места впадения в реку Вывенка она случайно в снегу нашла павшую неведомо когда сороку-белобоку. И, на её росомашьем сердце такая несказанная и непередаваемая радость, такое тепло будущего вкусного обеда. … И, теперь её физическая энтропия вмиг взыграла, говоря ей, что она еще жива, что еще на недельку или даже на две можно вот набить свой подтянутый к позвоночнику животик, съев даже эти её такие не вкусные перышки, которые, давно знала росомаха хоть и не переварятся, но все же заполнят её пустой желудок и, создадут надолго для неё самой впечатление полного насыщения, как будто бы хороший жирный кусок мяса северного камчатского оленя она съела, как тогда, ранней весной в конце апреля, когда удалось ей отбить только, что рожденного каюю здесь недалеко у Хаилинских оленеводов. Да, те и не заметили, как она из-за кустов резво и в миг утащила его, пережав умело ему горло, что он и пикнуть, оповестив мать не успел. А, тот малыш еще и не брыкался, как следует, так как в её зубах его совсем недавно рожденное тело пронзила такая острая боль, что даже, как следует блеять он не успел, не успел позвать свою всегда здесь настороженную мать, готовую самой в зубы ей злой этой росомахе отдаться, лишь бы её каюю жив был, а там уж другие самки, выкормили бы его и вместе на ноги бы его поставили…

___

В это самое время вверх по реке Вывенка ехал Энковав Игорь со своим сыном семилетним Денисом Ваямретылом. Им двоим с отцом его родным также сегодня на охоте повезло. На одном из речных пригорков они, завидели одинокого дикого оленя-хора долго его выслеживали, долго тихо на лыжах своих широких подбитых мехом нерпы его тропили и, когда всё же удалось подойти на расстояние уверенного выстрела Александр Энковав споро, с одного выстрела завалил крупного хора. Денису даже не потребовалось стрелять со своего детского туго натянутого отцом лука.

Отец быстренько у раненного пулей в голову оленя на шее надрезал его подкожную вену и еще покуда сердце у того слегка билось в последних его предсмертных конвульсиях, налил в алюминиевые легкие кружки сыну и себе теплой его густой красной крови, чтобы здесь на месте удачной охоты утолить их охотничий азарт и естественно, чтобы сразу же задобрить своих многочисленных охотничьих здешних камчатских их нымыланских богов, пролив немного его парящей крови на здешний белый снег, как бы задабривая всех тех их всесильных богов, которые помогли ему так быстро и буквально с одного выстрела еще и подбить этого мясистого хора. Отец был так же сильно доволен. Теперь у них на пару недель, а то и на месяц есть свежее мясо и его семья не будет весь ноябрь голодать, а то бабка Прасковья две недели не поднималась с постеленных в пологе оленьих и медвежьих шкур и, всё говорила ему – сыну своему и единственному, что давно собралась к верхним людям, вот только бы ей кусочек печени оленя съесть, да косточками его жирными еще разок в миру этом помозговать и, тогда она готова к тем всем их нымыланским здешним верхним людям, которые, как она, полагала давно её там наверху трепетно ждали, так как уже восемьдесят второй-то годок ей был, и её такая здешняя длинная жизненная тропа давно по здешним меркам подошла к тому невероятно высокому обрыву, с которого все мы когда-то вот так враз и свалимся, или легко и скатимся, погрузившись в пучину вовсе другого временного уже не земного нашего бесконечного движения, которого мы земные люди никогда и не видели, и понятно, что не ведаем ничего путного о нём.