Алена и Аспирин
Шрифт:
— Тихо! Истеричка…
Она задергалась. Аспирин был сильнее. Она поддалась, вздохнула, несильно оттолкнула его:
— Все… Отпусти.
Он выпустил ее руки. Она ушла на противоположный конец комнаты, уселась на диван рядом с Мишуткой. Аспирин запоздало испугался: что, если бы эта тварь сочла его поступок — агрессией?
— Ничего не бывает сразу, — сказал он, отступая к двери. — Нельзя выучиться играть за один день. Даже на трещотке.
— Мне надо заниматься, — сказала Алена глухо. Аспирин вспомнил, что
Когда он вернулся — в половине третьего ночи — Алена все еще играла. Негромко. Щипком.
— Алексей, — сказал консьерж Вася. — Можно тебя на минуту?
Аспирин подошел к стеклянному окошечку, обрамленному памятками и объявлениями. Облокотился о дощечку-подоконник:
— Да?
Консьерж Вася был не в духе.
— Дочка твоя… такое мне сегодня выдала… Я к ней по-доброму: что там в школе у тебя? Если первая смена, чего по утрам шатаешься? А если вторая — так ты по вечерам со скрипкой ходишь… Отец, мол, знает, что ты прогуливаешь? А она мне… вот ей-богу, если бы моя внучка такое кому-то выдала, снял бы ремень да и надавал бы по первое число.
— Матом, что ли? — спросил озадаченный Аспирин.
Вася насупился:
— Если бы матом… А так — слова такие… хуже чем матом, ей-богу. И смотрит… как будто я грязь! Хуже грязи!
— Разберусь, — пообещал Аспирин.
Алены не было дома. В холодильнике он нашел куриное жаркое, взял себе порцию, разогрел в микроволновке. Интересно, а консьерж Вася гипотетически может быть Алениным братом? Падшим, условно говоря, ангелом, который не помнит себя?
«Смотрит, как будто я хуже грязи». Аспирин прекрасно знал, как выглядит этот Аленин взгляд. Многократно испытал на себе.
Он дожевывал последний кусок мяса, когда зазвонил телефон.
— Алло?
— Добрый день, — незнакомый женский голос. — Можно Алексея Игоревича?
— Да. Это я.
— Здравствуйте. Я учительница Алены из музыкальной школы, Светлана Николаевна меня зовут. Я хотела бы с вами поговорить. Лучше бы при встрече, но если вы заняты…
— Я очень занят.
— Тогда можно по телефону, — согласилась трубка. — Я педагог с пятнадцатилетним стажем, и ни разу — ни разу! — у меня не было таких учеников, как ваша дочь. Она поздно начала, конечно, поздновато. Но она очень талантлива. А что самое главное — она одержима музыкой. У нее несомненно большое будущее, очень большое…
— Чем я могу вам помочь? — грубовато оборвал Аспирин.
Трубка не смутилась:
— Я вот что хочу сказать. Вам, конечно, будут делать всякие предложения.
— То есть?
— В десятилетку, разумеется. Возможно, вам будут сулить разное… чтобы вы сменили педагога. Решать, разумеется, вам, но я бы посоветовала не спешить. У меня четверо выпускников блестяще закончили училище… Одна девочка поступает в консерваторию… А в десятилетке очень часто калечат
— Понятно, — с легким сердцем сказал Аспирин. — Но не я решаю. Она сама поступила в школу, она сама выбирает, где ей учиться. Разговаривайте с ней.
— Тем не менее подумайте, — не сдавалась трубка.
— Подумаю. До свидания.
Повернулся ключ в замке. Алена стояла на пороге, набыченная и красная.
— Опять полаялась с Васей? — вырвалось у Аспирина.
— А чего он, — Алена мотнула головой, — чего он пристал? Нет таких законов, чтобы заставить меня ходить в эту дурацкую школу… Ведь нет?
— Не знаю, — честно признался Аспирин. — Законы, скорее всего, есть, вот их выполнение…
— Плевать, — Алена поморщилась по-взрослому брюзгливо. Стянула растоптанные кроссовки (полосатые носочки больше не были чистыми), босиком направилась к себе в комнату.
— Мне твоя учительница звонила, — сказал Аспирин.
Алена обернулась в дверях:
— Зачем?
— Боится, чтобы тебя не свели у нее из-под носа. Сокровище, — Аспирин хихикнул.
Алена смерила его презрительным взглядом.
Дверь за ней закрылась.
— Алло, — сказала мама, и голос у нее был почему-то напряженный. — Лешенька?
— Привет, мам.
— Как дела? Ты здоров?
— Совершенно.
— Что с работой?
— Как обычно. Все путем…
— Леша, — голос матери посуровел, — что это за ребенок у тебя живет? Чей это ребенок?
Аспирин ждал этого звонка со дня на день. Шила в мешке…
Настучали, доброжелатели.
— Это, — отпираться не имело смысла, — это… моя дочь. Из Первомайска.
Пауза. Аспирин представил себе лицо матери, как она молчит — там, в Лондоне, на другом конце провода. Чуть не поперхнулся.
— Ну, так получилось, — сказал, оправдываясь. — Она скоро уедет к матери. Такое дело.
— Ты сведешь меня в могилу, — сказала мать, и голос у нее был в самом деле загробный.
— Да что такого, мам? Она хорошая девочка. Неизбалованная. И она скоро уедет.
— Сколько ей лет?
— Оди… одиннадцать.
— Алексей, — мать, наверное, сурово сжала губы. — Ты мне не врешь?
— Нет, — сказал он так безмятежно, как мог.
Мать не поверила.
В конце сентября похолодало. Стоя у окна в кухне, Аспирин смотрел, как идет на занятия Алена — воротник куртки поднят до ушей, голова втянута в плечи. Футляр со скрипкой прижат к груди, как оружие возмездия. Из-за спины выглядывает упакованный в ранец Мишутка.
Он вообразил, как причитает консьержка тетя Света: «Что же ты, Аленушка, без шапки? Где твой шарф? Дождь собирается, а как же ты без зонта?»