Альфа Большой Медведицы: Тень каравеллы (сборник)
Шрифт:
– Перестань болтать! Дурацкое геройство! Зачем ты выгораживаешь этого хулигана? Ему место в милиции!
– Ну чо опять «в милиции»-то?! – снова за голосил Кочан. – Ничего не доказали и скорее «в милиции»!
Под эти вопли Форик деловито достал рулон из сумки. Отнес к учительскому столу.
– Я это на свалке в логу нашел. Берите. И все дела…
Он был тяжелый, рулон-то, мы успели раздарить не больше трети.
– Та-ак… Дина Львовна!.. Дина Львов-на-а!
Стук-стук-стук…
– Я
– Дина Львовна, возьмите это и немедленно выбросите в уборную!
– Хорошо, Зинаида Прохоровна!
Стук-стук-стук…
Завуч уперлась в Форика твердым, как указка, взглядом.
– А ты, голубчик, не воображай, что чисто сердечное признание избавит тебя от наказания!
Форик шевельнул плечами. Он и не воображал.
– Будешь сидеть после уроков два часа. И решать дополнительные задачи! И не уйдешь, пока не решишь всё, что я задам! Хоть до полуночи!
После уроков Зинаида напомнила Форику, чтобы он не вздумал смазать пятки, а то хуже будет. Оставила его в пустом классе и дала лист с условиями задач.
Когда она ушла в учительскую, я снова скользнул в класс. К Форику. Он скорбно и тупо смотрел на задачи.
– Я это не решу и до утра…
– Погоди…
Я поднял с пола забытого бумажного голубя, развернул, приткнулся к Форику и на мятый листок начал «скатывать» условия задач.
– Диктуй, чтоб скорее…
Потом я схватил сумку, сдернул с крючка в раздевалке свою тужурку и помчался. Но не домой, а к Форику. Вернее, к его соседу Грише. Я был уверен, что застану там и Диночку.
И не ошибся.
Гриша и Диночка застеснялись, когда я после короткого стука влетел в комнату. Возможно, они целовались перед этим. Впрочем, Гриша тут же изобразил радостное удивление:
– А! Привет! А Трансформатор где?
Я откровенно сообщил, глядя в упор на Диночку, что Зинаида окончательно рехнулась и решила уморить Форика задачками и держать его в школе до утра, если не решит…
– Какой ужас! – искренне перепугалась Диночка. – Так нельзя! Я… в школу! Сейчас!..
– Лучше решите это! – Я протянул бумагу.
– Давай… Ой… Я такие не помню уже когда решала… Тут, кажется, в пять действий…
Тем не менее она за пятнадцать минут справилась с задачками. Гриша торопливо разыскал ручку, чернила и лист – какую-то старую шоферскую ведомость с чистым оборотом. Диночка написала на нем решение почерком примерной ученицы.
– Вы, наверное, были в школе круглой отличницей! – не сдержал я благодарного восхищения.
– И в институте… – почему-то вздохнула Диночка.
– Спасибо, Дина Львовна! – Я сунул свернутый лист в сумку и помчался в школу.
Форик сидел в пустом классе. Одинокий и покорный судьбе.
– На! Все готово!
Форик засветился тихим торжеством. Лег на парту грудью и начал квадратным своим почерком (который, на мой взгляд, отражал квадратность головы) переписывать решение в тетрадь. Я, чтобы не мешать, сел на другую парту, сзади.
Едва Форик перестал писать и спрятал черновик, явилась Зинаида.
– Что, Усольцев? Время идет, дело стоит? Имей в виду: никуда не уйдешь, пока не решишь!
– Я уже решил. Вот.
– Что ты мне голову морочишь! Дай тетрадь… Гм… Здесь что-то не чисто.
– Что опять нечисто? – дерзко сказал Форик, не вставая. – Что ни делай, вам все неладно! Больше я решать не буду, у меня голова не железная! Хоть убейте… И все дела. – Он отвернулся и лег щекой на согнутый локоть.
Зинаида Прохоровна сказала, что убивать его, Усольцева, не следует, а вот надрать уши за нахальство было бы полезно. И она обратится с этим предложением к его тете. Затем она излила порцию негодования на меня:
– А ты что здесь торчишь? Тебя я после уроков пока не оставляла!
Я встал.
– Мы же вместе пленку ребятам раздаривали. Значит, и сидеть должны вместе… – И запоздало ахнул про себя: а вдруг она и меня заставит решать?
– Кому сидеть, это я определяю, а не ты! Отправляйся домой!
– А что, нельзя разве подождать? Мы боимся идти домой поодиночке: вон какая темнотища!
Это было, конечно, вранье.
– Ох-ох-ох! Они боятся! Носиться в этой темнотище по улицам до полуночи им не страшно, а тут… Ты, наверно, помогал Усольцеву разобраться в задачах!
– Я?! Вы же сами говорили, что я в классе самый тупой по арифметике!
Завуч, кажется, слегка смутилась.
– Я говорила не совсем так, не выдумывай… – И тут же задавила в себе смущение. – Имей в виду, Усольцев, свои два часа ты все равно отсидишь полностью. До восьми!
Форик, не поднимая головы, шевельнул спиной: подумаешь, мол…
Зинаида тяжело застучала ботами, пошла к двери.
Я сел рядом с Фориком. Он поднял голову, показал язык закрывшейся двери и засмеялся. Я тоже.
Но смех наш был короткий. Придвинулась к нам вплотную вечерняя печаль.
За окнами, среди замороженных костлявых веток, мерцали одинокие звезды. Над забором, у которого стояла злополучная, невидимая сейчас «кинобудка», светился клочок облака. За ним прятался испугавшийся завуча молоденький месяц.
Казалось, что школа полностью опустела. Тишина была такая, что слышался звон раскаленных нитей в двух лампочках (остальные были выключены). Сколько еще сидеть-то? И есть хочется…
– Ой, я чуть не забыл!