Альфа Большой Медведицы

Крапивин Владислав Петрович

Серёжа хорошо помнил эти ранние линейки. Погода стояла свежая, и ребята поеживались в строю. Вот и на снимке видно: Валерка Садовский втянул голову в плечи, а у Юрки Сараева лицо такое жалостливое, будто сейчас слезы побегут. Он вообще такой — часто обижается.

Серёжа усмехнулся и на Юркиных щеках нарисовал слезинки.

Он тут же испугался. Тут же подумал: «Что это я, с ума сошел? Испортил зачем-то…» Он сразу же вспомнил, что снимок этот — единственный, негатив не сохранился. Альбом ребята листают часто, особенно новички.

Сегодня же увидят, как Серёжка изукрасил фотографию.

А кто узнает, что Серёжка?

Это была не очень-то хорошая мысль, противная какая-то, но он представил, какую нахлобучку получит от Кэпа, и поежился.

Кэпом звали десятиклассника Сергея Семенова, капитана флагманской яхты, заместителя командира флотилии. Кэп суров был и требователен. Его побаивались. Впрочем, если случалось что-нибудь серьезное, Семенов никогда не ругал виноватого, ничего не решал сгоряча. Всегда разбирался, что и почему. Но всякое мелкое разгильдяйство и глупые поступки он не переносил. Он считал, что как раз из-за глупых мелочей случаются большие беды, и часто рассказывал, как его яхта вылетела на камни, потому что на стаксель-шкоте был неправильно завязан узел (потом двое суток чинились).

Когда Кэп увидит чернильные слезы на снимке, он начнет рвать и метать, потому что поступок Серёжки совершенно глуп и непонятен. Серёжка даже не сможет объяснить, зачем это сделал. Лучше не рисковать.

Серёжа медленно, почти против воли, снова взял ручку и добавил еще два штриха: на своем собственном лице нарисовал усики. Кто теперь его заподозрит? Ведь умный человек не станет портить свой портрет.

Сережа зажмурился и захлопнул альбом. Было чертовски неприятно…

А потом все случилось быстро. Будто во сне. Новый вахтенный стал искать список дежурств, начал перетряхивать альбом, увидел испорченную фотографию, разозлился и отказался принимать вахту. Позвонил Семенову.

Кэп сказал:

— Докатились. — И велел собрать отряд.

Собрали. Пришел «командор» — Валерий. Узнал. в чем дело, и сказал привычную фразу:

— С такой жизнью не соскучишься.

Потом спросил:

— Кто валял дурака? Делать было нечего, что ли? У кого это руки чесались?

Отряд молчал.

— Люди, — сказал Валерий уже встревоженно, — вы что? Ну сделал кто-то глупость, так пусть уж скажет. Ну нельзя же так, это уже и трусость, и обман, и шут его знает, что еще получается. Ведь мы же никогда не врали друг другу.

Самое простое дело было встать сейчас и сказать «я». Ну отругали бы, и все. Но Серёжку будто веревками привязали к стулу.

— Может, кто из посторонних начеркал? — сказал Мишка Данько.

— Посторонних целую неделю в кают-компании не было, — сердито сказал Сергей Семенов. — А фотография еще позавчера была чистая, я помню.

— Ребята, давайте кончим этот разговор, — попросил Валерий. — Есть ведь простой выход.

Поднимите руки, кто дает честное пионерское, что фотографию не портил.

С облегчением (действительно, как все просто) вскинули ребята руки.

Поднял руку и Серёжа.

Что он думал в этот момент? Пожалуй, так: «Все равно никто не знает. А раз не знает, этого будто и не было. Ну что хорошего случится, если признаюсь? Ведь снимок лучше не станет, значит, все равно пользы никакой никому. А я с этих пор никогда-никогда не буду больше нарушать слово, врать не буду и дурацких вещей таких делать не буду тоже…»

Потом он увидел очень удивленные, обиженные какие-то глаза Владьки Стрельцова и услышал, как он спрашивает: — Ну зачем ты? Я же у окна стоял, я же видел. Зачем ты так врешь?

Ух как тихо и тошно стало кругом…

И в этой тишине Сергей Семенов хмуро сказал:

— Встань… штурман Коноплёв. Рассказывай.

Он рассказал. Сбивчиво, но подробно.

— Зачем ты все это сделал? — спросил Семенов.

Серёжка молчал. Если бы он знал — зачем!

— Бестолочь, — сказала семиклассница Ольга Сватова. — И трус. Из-за такой глупости из пионеров вылетишь.

— Ну уж! — вскинулся спорщик Валерка Садовский. — Из-за какой-то фотографии — сразу из пионеров!

— Ну и глупый же ты, Садовский, — сказал Мишка Данько. — Причем здесь фотография?

— Жалко же человека, — проворчал Садовский. — Вот если бы тебе так пришлось…

— И меня бы выгнали. А что еще можно сделать? Хоть десять раз жалко…

— Когда из пионеров исключают, должен совет дружины утверждать, — напомнила Ольга.

— Да не утвердит совет, — капризно сказал маленький кругловатый Павлик Локтев, по прозвищу Бритый Ёжик.

— Почему это не утвердит?

— Да, не утвердит! Скажут: подумаешь, из-за одного слова.

— Вот балда! Не из-за одного, а из-за честного пионерского.

Вовка Голосов метко плюнул себе на колено и начал оттирать с него смолистое пятно. Так, не поднимая головы, он и объяснил:

— В этом совете честными пионерскими как фантиками играют. С каждого двоечника требуют: дай честное пионерское, что будешь хорошо учиться. Ну он и дает, чтоб поскорей отпустили. А через неделю опять «гусей» нахватает, а ему опять: дай слово… Вон, спросите у Валерки Садовского. Его Мария Яковлевна весной два раза на совет вытаскивала.

— А чё я сделал… — на всякий случай мрачно сказал Садовский.

В дальнем углу засмеялись.

— Я, что ли, давал слово? — разозлился Валерка. — Я просто сказал, что обещаю исправиться. А что там исправлять, я и не знаю. Что ни сделаешь, все равно не так. Раз у меня характер такой…

— От такого характера знаешь что помогает?

— Ну, вы! Тут о серьезном деле говорят…

— А я серьезно.

Солнце сквозь окно жарило спину, и Серёжа устал стоять. Переступил с ноги на ногу.